Я скомкала в руках письмо с соболезнованиями и подошла к камину. Но в разгар лета он был потушен и я не могла податься эмоциям и бросить его в пламя. Поэтому я и скомкала его в руках, сминая только бумагу, но не имея возможности вычеркнуть из памяти прочитанные слова.

Я всегда знала, для отца я стояла на одной ступени вместе с породистым эштарским жеребцом, за которого он заплатил целое состояние. Хотя своего жеребца он ценил может и больше чем меня.

Ведь когда мне исполнилось четырнадцать лет, он собирался отдать меня графу Ормскому. И отдал бы, если бы тот не впал в немилость у короля и если бы не Уоррен...

Стоило только было произнести это имя про себя и сердце сжалось от боли. Прошло два месяца как его не стало, но я до сих пор просыпалась ночами от кошмаров, ощущая его кровь на своих руках, слыша его прерывистое дыхание.

Уоррен был прекрасным наездником. И я не могла понять, как так могло произойти, что его скинула лошадь?

Когда его принесли в замок на носилках из плаща, он еще был жив. А крови было так много, что пока его уложили на кровать, простынь пропиталась ею.

Я никогда не боялась вида крови, но тогда я чувствовала тошноту подступающую к горлу. Моя кузина Мелани всегда была сильнее меня. И в тот день она быстро взяла управление в свои руки. Она приказала служанкам перестелить постель, а меня спровадила с Мэри.

— Переоденься, когда он очнется, не стоит пугать его своим видом и кровью.

Меня не было в спальне не больше десяти минут. А когда я вернулась, Мелани пыталась напоить Уоррена из кружки. Когда я вошла, она вскочила, разлив на кровати содержимое кружки.

Запахло травами.

— Укрепляющая настойка, — пояснила кузина.

Я обняла ее. Этим жестом пытаясь выразить как сильно я ей благодарна. Она всегда была рядом со мной, поддерживала меня в самые трудные минуты моей жизни.

— С ним все будет хорошо, Лаура, я обещаю тебе.

Она всегда говорила — все обязательно наладится, даже когда раз за разом на мой немой вопрос лекари качали головой. И даже когда по всем симптомам после двух лет брака я была уверена — я понесла. И от волнения в тот день я не могла дождаться прихода повитухи. Но когда та отрицательно мотнула головой, развеяв все мои надежды, я рыдала в объятиях Мелани. А она утешала меня, твердя — все обязательно наладится.

Уоррен не бросил меня, не обратился к жрецам. Имея возможность избавиться от бесплодной жены в моем лице, он ни разу не заговорил об этом.

И я не только любила его за это сильнее, я была благодарна ему.

Умер он на рассвете…

Что было после… я не помнила. Следующие дни стерлись из моей памяти, остались какие-то жалкие обрывки. Черное траурное платье… местный жрец вещающий о воздаянии после смерти, фамильный склеп де Крейс. И ветер… ураганный порыв ветра, когда тело Уоррена поместили в склеп.

Ветер поднимал листья, землю и пыль, и кружил их в воздухе. В толпе женщины подносили платки к глазам, оплакивая господина. А я цеплялась руками за Мелани, а потом за склеп, когда меня попытались увести оттуда прочь. А я не хотела, не хотела оставлять Уоррена одного, но меня все же увели против моей воли.

А потом каждый следующий день был похож на предыдущий. И единственная причина, по которой я открывала глаза, это склеп Уоррена. Только там я ощущала — я не одна. Он был со мной, ведь я чувствовала его присутствие. Мне казалось, он совсем рядом. Достаточно закрыть глаза и увидеть его.

И тем страшнее мне было открывать глаза.

Письмо отца жгло руки. Соболезнования… если бы он только ограничился ими, но он интересовался, когда я вернусь домой, мечтая подыскать мне нового мужа.

Моей красоте завидовали с раннего детства. А отец выставлял меня как товар, желая продать тому, кто больше заплатит. Уоррену как полагается невесте я не принесла приданое, а он заплатил немыслимую сумму золотом, чтобы заполучить меня. И вот меня снова собирались выставить на торги.

За три года я стала хозяйкой замка де Крейс. И еще три года назад я была уверена, однажды мой сын унаследует это поместье и титул. А теперь я была только вдовой, не сумевшей подарить сына мужу. И только новой хозяйки было решать — оставлять меня здесь или же отослать. Поэтому я и боялась приезда Маргариты.

Женщины, кроме Мелани, всегда завидовали мне, и я была уверена, она невзлюбит меня. Но первая встреча показала, ей было безразлично мое существование. И я почувствовала себя совершенно глупо назвав ее сестрой. Ведь она так смерила меня взглядом, будто пришла в негодование от этого вполне нейтрального обращения. И в следующие недели я пыталась не попадаться ей на глаза, тенью следуя к склепу, где проводила дни, а затем такой же тенью возвращалась обратно в свою комнату, стараясь не вмешиваться ни в какие хозяйственные дела. Слуги по привычке обращались ко мне, но я отсылала их к баронессе. Она была хозяйкой замка, но не я.

Все изменилось, когда барон Феракс перестал оказывать мне знаки внимания, хотя от его взгляда мне хотелось бежать из замка де Крейс, но могила Уоррена держала меня здесь, и сделал предложение Марго. Она ответила ему отказом, удивив меня. Она отсутствовала в замке десять лет и не знала какова была молва о нем. А для любой девушки, не знакомой с ним, он был удачной партией.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И накануне я решилась на разговор с ней. Я открыла ей правду, которую когда-то поведал мне Уоррен. Марго была ему только единоутробной сестрой, отцы у них были разные, и она не имела никаких прав на замок и титул. Я обещала мужу никогда и никому не открывать эту истину, но мне хотелось проложить мостик между мной и Марго. Она не была похожа на Уоррена и все же в ее чертах я видела мужа. Даже не в чертах, а в жестах