«Подарок от тороканского купца Бахомута», — объявил посадник Босята; я дежурно улыбнулся, чуть поклонился неимоверно жирному и пестро украшенному существу в тюрбане и карнавальной бородке. Заграничный коммерсант подарил кривую сарачинскую саблю с посеребренной рукоятью…

— Не нравится мне это, — вдруг быстро сказал Данила. Я вздрогнул, поймал его короткий желтый взгляд.

— Да нет… вроде обычный купец, обычная сабля.

— Я не об этом. Смотри! — Каширин скосил глаза вниз, на тесную тропинку, продавленную охранниками в шумящей толпе подданных. По тропинке к высокому, хорошо охраняемому крыльцу уже приближался очередной даритель.

Это был плечистый дружинник лет двадцати пяти: красивая кольчужная броня, желтый пояс в мелких искрах самоцветов. Разумеется, меч не пристегнут. Даже кинжальные ножны — пусты. Острый нос торчит из-под низкого налобника. Шлем — новенький, с темным бунчуком конского волоса. Странно… где-то я уже видел такие бунчуки, заплетенные на манер девичьей косицы и ниспадающие на бронированное плечо. Наверное, в кино.

Дружинник двигался чуть сутулясь, будто глядя под ноги — но удивительно быстро. В левой, чуть отставленной руке даритель осторожно нес, бережно приподнимая над стальным поблескивающим бедром, что-то длинное, рыхлое и черное с серебристым блеском, волочащееся по земле… Шуба. Огромная, роскошная соболья шуба — тяжелый ворох мягкой рухляди.

Я тоже поморщился. Странный подарок. В Москве двадцать первого века, бесспорно, такая шуба стоила бы не меньше, чем спортивный кабриолет. Однако здесь, в десятом веке, соболей покамест бегает не меньше, чем тушканчиков в пустынях Внутренней Монголии. Слишком дешевая дань. Подозрительно…

Впрочем, Данька Каширин имел в виду другое.

— Посмотри, какой у него взгляд, — пробормотал Каширин, делая шаг вперед. Протяжно завизжала сталь — бдительный Неро перехватил испуганный взгляд Даньки, инстинктивно потащил меч из ножен… — Смотри, какой взгляд! — крикнул Каширин, внезапно багровея.

Я не успел заметить взгляда. Когда я вновь обернулся к дарителю, он уже успел опустить на лицо медную личину с прорезями для глаз. Левая длань дружинника тяжело качнулась, встряхивая ворох собольего меха: подол шубы распахнулся, приобнажая что-то блестящее, металлическое…

Дыхание перехватило от жара, охватившего грудь. Цепь прижгла кожу сквозь толстую кольчугу — я некрасиво дернулся, кубок скользнул из пальцев и упал на колени, заливая горячим медом. Между тем даритель успел сделать еще один шаг… Он уронил шубу! Ворох собольего меха мягко, бесшумно повалился на землю. А в руке у незнакомого дружинника уже радостно просияла тугая, золотистая дуга разрывчатого лука.

Секунда — и скрамасакс уже заряжен. Обычно одной стрелы вполне хватает. Даритель мягко поднял лицо в злобной маске, красиво упал на одно колено, вздернул руку с оружием: золотые лучьи рога колюче вспыхнули на солнце… Следующая секунда показалась очень длинной. За эту секунду террорист успел прихватить железными пальцами десницы толстую, удивительно толстую цветную тетиву — и подтащить ее к уху, заодно с грязно-желтым опереньем волшебной стрелы. Ближайший телохранитель (катафракт Спиридон), сдерживавший молодых купчишек в толпе, успел обернуться и вытаращить глаза. Десятник Неро успел полностью извлечь из ножен длинный изукрашенный клинок. Царь Леванид успел пробормотать первые два слова краткой молитвы.

«Подарочек от княжича Посвиста!» — рыкнул даритель и спустил тетиву. Толпа медлительно ахнула. Желтая сухая молния ударила над головами телохранителей и рванулась к высокому крыльцу. Туда, где под красивым резным навесом в окружении остекленевших соратников замер на своем трехногом стульчике молодой князь Лисей Грецкий.

Я не понял, что произошло. Не успел даже перекреститься — не то что помолиться. Если бы стрела, начиненная тройным зарядом разрыв-травы, все-таки достигла цели, моя душа отправилась бы на посмертные мытарства нераскаянной. По счастью, этого не произошло. Данька Каширин успел бросить перчатку.

Понимаю: звучит неубедительно. Однако, говоря по совести, меня не слишком беспокоит то, насколько добрый читатель уверится в правдивости этих слов. Лично для меня важно, что Данька Каширин все-таки успел бросить эту благословенную, чудесную железную перчатку. И — каким-то волшебным образом — попал по летящей стреле.

Возможно, не обошлось без магии. Возможно, Каширин и вправду начал превращаться в ловкого богатыря. Впоследствии окружающие весьма утомили бедного Даньку расспросами: отчего да каким образом ухитрился он перебить перчатой рукавицей летящую стрелу. Данька не знал, что отвечать. Так получилось, говорил он без улыбки.

Сбитая с первичной траектории, разрыв-стрела ударила в круглый, раскрашенный грифонами, окованный железом щит меченосца Сергиоса Смелого. Сергиос стоял на верхней ступеньке крыльца и держал тяжкий щит на левой руке. Вражья стрела пронизала металл, просквозила дубовую доску, жадно впилась в руку пониже локтя. Руку меченосца прикрывала тонкая кольчуга, поверх которой застегивались поручи. Стрела пробила руку насквозь. Окровавленное, деревянное (!), раздвоенное жало с острой сине-зеленой травинкой, вставленной в тесный разрез на конце, вылезло наружу, из руки Сергиоса, на пару вершков.

Впоследствии, разглядывая неаккуратные сквозные отверстия в щите и доспехах (диаметром около сантиметра, с рваными растрескавшимися краями), я с незнакомым прежде трепетом осознал: даже толстая, трехрядная созидальская кольчуга, предусмотрительно надетая под расшитую рубаху, не защитила бы Лисея Грецкого от разрыв-стрелы.

…Крякнул раненый Сергиос; телохранители сбили меня со стульчика, потащили внутрь терема; на дворе завертелась злая суета — наши дружинники кинулись в толпу, пытаясь выдернуть террориста из рук разгневанных подданных, кинувшихся проявлять лояльность. Его вытащили уже мертвого: шлем разбит ударом боевой палицы катафракта Спиридона, а в конечностях восемь арбалетных стрел — как выяснилось, царь Леванид все-таки разместил своих стрелков на крыше терема.

— Негодяй растерзан толпою, — пробормотал задыхающийся Неро. — Его опознали: бывший Рогволодов дружинник от здешнего гарнизона. Опасность миновала, высокий князь…

— Нет, десятник Неро. Опасность не миновала. — Я покачал головой, чувствуя, как взволнованно пылает цепь златая на груди. — У него могут быть сообщники. Там, в толпе…

— Маг! В толпе должен быть маг! — прохрипел, подбегая, Данила Каширин — рожа красная, руки дрожат. — Стрела-то магическая! Дружинник работает в паре с волшебником.

— Ищите волшебника, — сказал я десятнику Неро. С грохотом захлопнулись ворота княжеского двора. «Никого не выпускать!» — заорал злобный Неро и вылетел на крыльцо; завидев посеревшее лицо греческого десятника, толпа притихла и отвалила от ступеней — как морское дно после отлива, обнажилась мостовая, усеянная свежим мусором. Неро махнул рукой — звонко щелкая подковами по камням, из-за боковой стены выдвинулся резервный десяток катафрактов. Страшные, блистающие всадники медленно вплыли в людское море, утопая в нем по колено — начали осторожно оттеснять от стены. А вверху — быстро, цепко запрыгали по крыше алыберские арбалетчики — поглядывая из-под рукавиц, поводя вправо-влево жадными заряженными крестострелами.