Кто появился первым: фрактал или способность его усваивать? Это все равно что спрашивать, кто появился первым: цветы или опылители. Можно, конечно, найти определенную стадию эволюции растений, при которой протоцветок формально превращается в цветок, или стадию эволюции насекомых, при которой они достаточно времени копаются в пыльце, чтобы считаться опылителями. Но главное в эволюции цветов и насекомых не то, кто из них первым сделал шаг к совместной жизни, а то, что, однажды встретившись, они устремились навстречу друг другу с обоюдной эволюционной страстью. Растения развили ароматные запахи, сладкий нектар и цветные лепестки, насекомые – крылья, хоботки и великолепное зрение. Ни один из них не приспособлен под другого – оба приспособлены друг под друга. Точно так же и язык с человеческим мозгом – результат не просто эволюции, а коэволюции17.

Язык – это мем. Он зародился, согласно большинству антропологов, порядка 200 000 лет назад среди сигналов, используемых нашими предками для общения, когда эти сигналы стали передаваться от человека к человеку и таким образом превращаться из случайных в общепринятые. Это повысило их эффективность с точки зрения людей, а с точки зрения языка закрепило его в культуре как нечто возобновляемое, то есть меметическое. Однажды возникнув, мемы языка срослись с генами человека. Мозг стал меняться, чтобы лучше усваивать язык, а язык стал усложняться, чтобы лучше встраиваться в задачи мозга. Как насекомые и цветковые, люди и языки устремились навстречу друг другу. Результатом стало взрывообразное развитие интеллектуальных возможностей в отдельно взятой группе приматов, и вместе с тем – тотальное проникновение языкового вируса в человеческое население. Мы воспроизводим язык в объемах, которые не снились ни птицам с их песнями, ни дельфинам с их свистами.

Все это до крайности напоминает последовательность событий, произошедших с глухонемыми детьми в Никарагуа, выдумавшими собственный язык. Тем и прекрасна их история – это будто история человечества в миниатюре.

Второе рождение жизни

На слово «жизнь» можно смотреть с двух точек зрения. Первая – точка зрения организма, личности, поколения, сомы. Это точка зрения человека, говорящего «я», позиция его нервной системы. Мы последовательно шли к этой точке зрения со времен первых эукариот, сделавших ставку на прогресс в пределах одного отдельно взятого тела. Вторая – точка зрения рода, гена, гермоплазмы. Это взгляд сквозь поколения, невидимой линией соединяющий матерей с дочерьми, а прадедов с правнуками, точка зрения, которая в принципе позволяет нам говорить «мы» о других существах из прошлого и будущего. Это точка зрения наших половых клеток, для которых остальное тело – вспомогательное устройство по доставке в следующее поколение.

«Я»-жизнь – это жизнь материи, а «мы»-жизнь – это жизнь информации. «Я»-жизнь продолжается, пока существует тело, и заканчивается, когда оно распадается. В процессе же «мы»-жизни выживают не тела, а определенные закономерности их существования – признаки, свойства, последовательности, конфигурации. Между дедом и внуком на материальном уровне нет ничего общего, они состоят из разных атомов. Общее между ними – не материя, а информация, то есть конфигурация этой материи.

Конфигурация есть у всего – у звезды, у камня, у книги. Но в большинстве случаев конфигурации мимолетны и бессмысленны. Они обретают смысл только тогда, когда материя в определенной конфигурации воспроизводит эту же конфигурацию в другой материи. В этот момент конфигурация превращается в инструкцию. Инструкция – это информация, которая указывает материи, что ей делать.

Например, конфигурация камня – это не инструкция, потому что камень в силу своей конфигурации не бросается вытачивать себе подобные камни. Поэтому мы и не считаем его живым. Конфигурация камня может быть очень долговечной, но рано или поздно она исчезнет без следа, тогда как живые существа, постоянно исчезая поодиночке, продолжают существовать коллективно миллиарды лет. С точки зрения человеческой «я»-жизни камень кажется бессмертным, но с точки зрения «мы»-жизни человек к бессмертию гораздо ближе.

Вплоть до недавнего времени в природе существовал один тип инструкций, принуждавших материю к собственному воспроизведению: ген. Однажды возникнув среди случайных конфигураций нуклеотидов, ген как бы заразил собой материю, потому что его производство замкнулось в цикл: ген заставляет материю производить ген, заставляющий материю производить ген, и так далее. Другие конфигурации нуклеотидов появлялись и исчезали, но ген продолжал появляться снова и снова, развиваясь и усложняясь, подчиняя себе все больше и больше материи, не размыкая однажды замкнувшийся цикл собственного воспроизведения и по сей день. Копирование последовательностей нуклеотидов непрерывной линией связывает каждого из нас с моментом происхождения жизни.

Но с появлением человека материя заразилась еще одним независимым типом информации, способной к собственному копированию. Это информация, которую мы передаем друг другу словами. Она не связана напрямую с генетическим наследием «мы»-жизни, с инструкциями, руководящими сменой поколений через половые клетки. Мы накапливаем ее в мозге в течение жизни, усваивая закономерности и события собственного опыта. Так поступают все животные, но только среди людей эта накопленная опытом информация вырывается за пределы организма и обретает собственную жизнь, подобную «мы»-жизни генов, но текущую из прошлого в будущее отдельным потоком.

Человеческий язык – это система символов, в которых можно выражать и передавать другим людям любую конфигурацию собственного мозга. «Заразив» мозг ребенка языком, мы даем ему доступ к огромным массивам информации, никак не отраженной в его генах, – ко всему, что когда– либо думали за свою жизнь другие люди. Эта информация, как и любая другая информация, проходящая через наш мозг, закрепляется в нем в виде материальной конфигурации – изменений в состоянии нервных клеток и их соединений. А эта конфигурация, в свою очередь, определяет способности мозга, в том числе и способность говорить, а значит – передавать хранящуюся в мозге информацию следующему носителю. Точно так же как гены, оседлав материю, получили доступ в вечность, так и язык, заразив человеческий мозг, устремился за пределы его мимолетной «я»-жизни. С появлением слов состояние мозга перестало быть просто его конфигурацией, оно стало инструкцией для других мозгов. Если гены – это то, что на самом деле живет, то слова – это альтернативная форма жизни. Такая негенетическая «мы»-жизнь, основанная на языке и подчиняющая себе мозг за мозгом, и называется человеческой культурой.

Первое лицо

Что же такое человек? С точки зрения нашего генетического прошлого мы рабы собственной половой линии, роботы, запрограммированные на питание и размножение. С точки зрения нашего меметического настоящего мы – стадия жизненного цикла культурных единиц, рабы дискурса, проникающего в наш мозг в детском возрасте и закрепляющегося в нем набором условностей и категорий. Неужели человек – это раб?