– Не представляю, как мы туда заберёмся. Перекрытия наверняка прогнили. Даже когда мы были маленькими, нам запрещали подниматься на самый верх. Разве что попросить у Чепмена лестницу…

Оливия, задрав голову, осмотрела башню.

– Думаю, что нам вовсе ни к чему лестница. Ab ovo, – напомнила она брату. – От основания. И кстати, ты позабыл про наш тайник, где мы прятали сэндвичи, чтобы не возвращаться к чаю.

Оливия обошла башню по периметру, приблизилась к одной из колонн, служивших опорой для всей конструкции, и опустилась на колени. Жестом попросив брата посветить ей, она дождалась, когда огонёк пламени высветил кирпичную кладку и, отсчитав нужное количество кирпичей, вынула один.

– Точно! – глаза Филиппа загорелись, но он тут же нахмурился: – А он-то откуда про него знал?

– О, дедушка много чего о нас всех знал. В проницательности ему точно не откажешь, – хрипло ответила Оливия, запуская руку в тайник.

Погасла первая спичка, за ней ещё несколько, но сокровище так и не было обнаружено. Оливия поднялась с колен и с досадой отряхнула промокшие брюки.

– Ничего не понимаю, – заявила она. – Я не могла ошибиться!

– Успех вскружил тебе голову, – с ехидной грустью сказал Филипп. – Ничего удивительного, это случается с теми, кто считает…

– Погоди-ка! – Оливия отошла от башни на несколько шагов и раскинула руки. – До пансиона я была левшой, там меня долго переучивали пользоваться правой рукой вместо левой. И вся эта путаница, чтобы найти нужную сторону, долго отравляла мне жизнь. Лево-право, у меня в какой-то момент всё смешалось.

Оливия решительно двинулась в противоположную сторону и снова опустилась на колени перед кирпичной опорой.

– Ну-ка, дай мне спички.

Вспыхнул огонёк, и Оливия ликующе вскрикнула:

– Смотри!

Филипп наклонился. На поверхности отчётливо виднелся рисунок, сделанный углем – маленький голубь распростёр крылья, его клюв указывал на кирпич, наполовину вынутый из кладки. Меньше чем через минуту Оливия вынула из тайника два камня: один с ноготь на большом пальце, похожий на осколок мутного льда, а второй чуть мельче, тёмно-зелёный, матовый, словно бархат.

***

День прощания с Матиасом Крэббсом выдался ветреным и пасмурным. Низкое небо нависало над Грейт-Бьюли, и лица всех присутствующих выражали вежливое нетерпение, будто во время чаепития с невыносимо докучным собеседником. Только тётушка Розмари искренне горевала по брату – из её глаз лились прозрачные слёзы, которые она утирала чёрным батистовым платком. Губы её всё время шевелились, как если бы она вела непрекращающуюся беседу с кем-то невидимым.

Вивиан стояла в отдалении от всех, рядом с ней застыл Джереми Эштон. Когда все принялись расходиться, они отошли за кусты ракитника. Долго никто из них не осмеливался нарушить затянувшуюся паузу.

Наконец, Эштон утвердительно произнёс:

– Вы решили мне отказать, Вивиан. Не отвечайте, я и сам отлично всё понимаю.

– Нет, не понимаете, – с мольбой возразила девушка. – Вы думаете, что я играла с вами, хотела заслужить вашу симпатию, чтобы получить помощь, но это не так. Меня покорила ваша готовность защитить меня, Джереми. Я всегда буду это помнить, – Вивиан хотела прикоснуться к рукаву его пальто, чтобы сгладить резкость своих слов, но Эштон отступил на шаг назад, и рука её повисла в воздухе.

– Всё изменило наследство, которое вы в скором времени получите, так ведь? – мягко спросил он, не глядя на неё.

Вивиан помолчала, тряхнула головой и призналась:

– Да. Не желаю вам лгать. Но всё не так, как вы думаете, Джереми. Понимаете, я всегда мечтала о сцене. Чувствовала, что рождена для неё. Дедушка Матиас… Он был категорически против этого. Жизнь, которую вы мне предлагаете – прекрасна. Жить в таком чудесном месте, как Эштон-хаус, растить маленьких сквайров, приглашать на чаепития благовоспитанных соседей, выращивать сортовые розы. Это надёжная, прекрасная жизнь, результатом которой станет мой портрет для семейной галереи. Но я не смогу так жить, поймите! Пройдёт новизна впечатлений, и я буду каждый день ощущать, что занимаю не своё место, живу не свою жизнь, – Вивиан повернулась к собеседнику и с мольбой посмотрела на него. – Джереми, постарайтесь меня понять. По завещанию дедушки я получу внушительное состояние. Это позволит мне ни от кого не зависеть и выбрать свой жизненный путь самой, без оглядки на других. Я смогу отыскать ту дорогу, что мне предназначена. Ничего важнее этого для меня не существует.

Вивиан внимательно смотрела на Эштона, стараясь, чтобы он понял, как непросто ей говорить ему всё это. Тот молчал, неподвижно застыв, ветер трепал полы его чёрного пальто.

– Я причиняю вам боль своими словами, Джереми, знаю, но всё так и есть. Я хочу быть честной с вами, и спустя какое-то время вы будете мне благодарны за это.

– Я уже благодарен, – после небольшой паузы ответил Эштон. – Я высоко ценю вашу прямоту, Вивиан, и искренне желаю вам удачи на избранном пути. И помните, здесь, в Англии, у вас остаётся друг, которому небезразличны и ваши успехи, и ваши поражения. А пока вы ещё здесь, могу я предложить вам руку, мисс Крэббс? Надеюсь, в гостиной Гриффин-холла уже разожгли камин. У вас нос стал совсем красный, а будущей великой актрисе это не пристало.

Близнецы выбрали кружный путь и не слишком спешили, поэтому в холл вошли одновременно с Вивиан и Эштоном. Оливия пристально посмотрела на обоих, но кузина ожгла её таким неприязненным взглядом, что ей пришлось ускорить шаг.

Им навстречу вышли миссис Уоттс и Грейс. На лицах обоих сияли заговорщические улыбки. Грейс спустила малышку Полли с рук, и все с изумлением увидели, как девочка, хотя и не слишком уверенно и немного шатко, но держится на ногах. Ухватившись за руку матери, она сделала несколько шагов, а потом уселась на мраморный пол и издала ликующий вопль. На лице Грейс читалась гордость за дочь, она схватила её на руки и прижала к себе так крепко, что малышка недовольно завозилась, пытаясь освободиться.

После чаепития, во время которого тётушка Розмари как коршун следила за старшей горничной Эммой и указывала той на каждый её промах, близнецы принялись укладывать вещи. Утром им предстояло попрощаться с Гриффин-холлом и отправиться в Лондон. Так решили оба, хотя Грейс настойчиво уговаривала их остаться до Рождества.

– Мы и правда приедем на Рождество, как ты пообещал кузине? – спросила Оливия.

– Почему бы и нет? К этому времени всё уже забудется, дом украсят остролистом, а Полли научится бойко бегать по Гриффин-холлу и лопотать всякую чепуху, как это обычно делают дети. Я бы хотел на это посмотреть.

– Да, – тряхнула головой Оливия, прогоняя печальные мысли. – Правда, почему бы и нет?

Утром, сразу после завтрака, близнецы прощались с Гриффин-холлом. Проводить их вышли все, кроме Вивиан. Тётушка Розмари снова без конца подносила платочек к глазам и сыпала выражениями на латыни, смысла которых явно не понимала. Оливия сердечно её обняла, отмечая про себя, что тётушка прибавила в весе и уже не выглядит так потерянно. Себастьян казался окрылённым, он уверенно стоял рядом с Грейс, перебрасываясь с ней замечаниями на хозяйственные темы, выражение неприкаянности покинуло его лицо.