— Это невозможно, — вступает Уорнер. — Я понятия не имею, где мы находимся.

Адам стремительно поворачивается к Уорнеру, и мне приходится совершить такое же молниеносное движение, чтобы успевать следить за развитием событий. Адам кричит, он что-то пытается доказать, и мне кажется, что он готов в любую секунду напасть на Уорнера, и Кенджи старается его утихомирить, но я не могу разобрать слов и уже плохо понимаю, что происходит вокруг. Кровь стучит у меня в висках, но взгляд мой застыл, и я даже не моргаю, потому что на меня смотрит Уорнер. Он смотрит только на меня, его взгляд сосредоточен и так напряжен, так глубок, что у меня сжимается сердце и я не могу даже пошевельнуться.

Грудь Уорнера вздымается и опускается, причем достаточно мощно, потому что я это вижу даже со своего места. Он не обращает никакого внимания на суматоху и движение возле себя. Ни на взбудораженную толпу у дверей столовой, ни на разъяренного Адама, готового утрамбовать его в пол. Он не переместился за время разговора ни на сантиметр. Сам он не отведет взгляда первым, и я понимаю, что должна сделать это сама.

Я отворачиваюсь.

Кенджи орет на Адама, чтобы тот затих, и добавляет еще что-то, что до меня не доходит. Я хватаю Адама за руку, пытаюсь улыбнуться ему, и он на секунду останавливается.

— Пошли отсюда, — говорю я. — Пошли назад. Касл еще не закончил, а нам надо знать все, что он хотел сказать.

Адам делает попытку контролировать себя. Он набирает в легкие побольше воздуха. Быстро кивает мне и позволяет увести себя в столовую. Я заставляю себя сосредоточиться на Адаме и стараюсь не замечать более присутствия здесь Уорнера.

Но Уорнеру, похоже, мой план не нравится.

Он стоит перед нами, преграждая путь, и мне приходится смотреть на него, хотя я и дала себе слово больше не делать этого. И сейчас я вижу в его взгляде нечто такое, чего там не было раньше.

Боль.

— Посторонись! — рявкает на него Адам, но Уорнер его как будто и не слышит.

Он продолжает смотреть на меня. Он смотрит на мою руку, которой я ухватилась за руку Адама возле локтя, и агония в его глазах убивает меня. У меня слабеют колени, я не могу произнести ни слова, да мне и нечего сказать ему. Я бы ничего не сказала, даже если бы ко мне и вернулся дар речи. И в этот миг он произносит мое имя. Потом еще раз. Он говорит:

— Джульетта…

— Прочь! — рычит Адам. На этот раз он теряет терпение и толкает Уорнера с такой силой, что тот должен был бы рухнуть на пол. Только дело в том, что Уорнер не падает. Он отступает назад, всего на полшага, но это движение словно зажигает что-то внутри его, какой-то дремлющий гнев, который тут же пробуждается. И вот уже Уорнер готов сам рвануться вперед, чтобы сразить противника, а я не знаю, что нужно сделать, чтобы остановить его. Я судорожно пытаюсь что-то предпринять, но поступаю почему-то крайне глупо.

Я встаю между ними.

Адам сгребает меня в охапку и оттаскивает назад, но я уже упираюсь ладонью в грудь Уорнера, и-я-не-знаю-о-чем-я-думаю-вернее-я-не-думаю-ни-о-чем-и-в-этом-заключается-вся-проблема. Я на долю секунды очутилась между двумя братьями, которые готовы расправиться друг с другом, но остановить их суждено не мне.

Все решает Кенджи.

Он хватает обоих парней за руки и пытается растащить их, но в это мгновение из его горла раздается пронзительный крик боли и ужаса, который я не могу слышать и который я готова вырвать из собственного черепа.

Он падает.

Вот он уже на полу.

Он задыхается, хватает ртом воздух, извивается и корчится, потом в изнеможении затихает. Он еле дышит, и вот он замирает, и мне кажется, что я издаю отчаянный вопль. Я трогаю и трогаю свои губы, чтобы понять, откуда исходит такой страшный звук, а сама я уже стою на коленях. Я пытаюсь встряхнуть его, чтобы пробудить, но он не шевелится, он не реагирует, и я никак не могу понять, что же с ним все-таки произошло.

И я не знаю, жив ли Кенджи вообще.

Вполне определенно крик издаю я.

Чьи-то руки поднимают меня с пола, и я слышу какие-то голоса и звуки, которые я даже не стараюсь распознать, и все, что я знаю, — это то, что такое не может случиться по крайней мере с моим прикольным и таким неординарным другом, который прячет свои тайны за улыбками. Я вырываюсь из чьих-то рук, пытающихся удержать меня, и не вижу ничего вокруг. Я врываюсь в столовую, и сотня размытых лиц сливается в одно пятно где-то на заднем фоне, потому что тот, кого я хочу увидеть сейчас, носит темно-синий блейзер, а на голове у него куча дредов, связанных в хвост.

— Касл! — визжу я, не в силах остановиться. Наверное, во время этой неразберихи я упала на пол, хотя я не уверена в этом. Просто у меня начинают болеть колени, но сейчас мне все равно, совершенно все равно, абсолютно все равно. — Касл! Там Кенджи… он… пожалуйста…

Никогда еще не видела Касла бегущим.

Он стремглав проносится через зал столовой на какой-то нечеловеческой скорости мимо меня прямо в коридор. Все в зале вскакивают со своих мест. Их тоже охватывает безумие, они кричат и шумят, а я выбегаю вслед за Каслом в коридор и нахожу Кенджи на прежнем месте. Он все еще безжизненно лежит на полу. И по-прежнему не шевелится, и даже не сдвинулся с места.

Ни на сантиметр.

— Где девушки? — кричит Касл. — Кто-нибудь, скорее приведите сюда девушек! — Он бережно берет в руки голову Кенджи, пытается сгрести в объятия сразу все его громоздкое тело. Я никогда еще не видела его в таком состоянии, даже когда он говорил о наших заложниках или о том, что Андерсон делает с гражданским населением. Я оглядываюсь по сторонам и вижу, что нас окружили жители «Омеги пойнт». На их лицах выражение сильнейшей боли, многие уже плачут, цепляются друг за друга, и я начинаю осознавать, что никогда до конца не понимала Кенджи. Я и не знала, что у него такой громадный авторитет. Я и подумать не могла, как много он значит для всех этих людей.

Как сильно они его любят.

Я часто моргаю, а Адам и еще полсотни человек пытаются помочь Каслу перенести Кенджи, и теперь все они куда-то бегут, они полны надежды, хотя ее, может быть, уже и нет вовсе, и кто-то говорит:

— Они направляются в медицинский сектор! Ему там уже готовят место!

И снова начинается какое-то паническое бегство, все мчатся вперед, сминая друг друга, стараются выяснить, что же тут случилось и как это произошло. При этом никто не смотрит на меня, никто не осмеливается встретиться со мной взглядом, и я потихоньку ретируюсь, я незаметно ухожу из коридора, скрываюсь за углом и растворяюсь в темноте. Я чувствую на губах соленый привкус слез, я считаю каждую слезинку, потому что сама никак не могу сообразить, а что же все-таки произошло и как это могло случиться. Как вообще такое возможно, ведь я же не дотрагивалась до него, я не могла дотрагиваться до него — нет-нет-нет — и вдруг я застываю на месте. Мои руки превращаются в ледяные сосульки. И до меня доходит: