– Да. И второй вопрос: что означает слово «актерракех»?

– Где ты его услышала?

– Оно связано с одним местом, которое называется Карамакан. Кажется, это такой способ путешествовать или что-то вроде того. Ты должен двигаться актерракех…

– Это латынь.

– Что?!

– Да. Aqua terraque.

– Вода и земля…

– По воде и по земле.

– И что это значит?

– Есть особые места, куда можно попасть, только если ты и твой деймон путешествуете по отдельности. Один из вас движется по воде, а другой – по земле.

– Но это место посреди пустыни. Там нет никакой воды!

– Неверно. Место, о котором ты говоришь, на самом деле находится между пустыней и блуждающим озером – солеными болотами и мелководными протоками Лобнор, где водные пути меняются и перемещаются непредсказуемым образом.

– Понятно, – кивнула Лира.

Потрепанные записки Штрауса, которые они нашли тогда в рюкзаке Хассала, вдруг стали ей совершенно ясны. О, столько всего вдруг стало совершенно ясно! Чтобы попасть в красное здание, людям нужно было отделиться от своих деймонов. Деймон Штрауса успешно прибыл на место, и они смогли войти. Но деймон Хассаля до них не добрался… хотя потом они нашли друг друга. Так вот, значит, как это работает. Она сама сможет попасть туда, только если Пан согласится идти через Лобнор, пока она будет пересекать пустыню… Только тогда она войдет в красный дом. И пока эта волна ясности катилась через ее разум, сметая на пути все туманы и сомнения, Лира вспомнила свое первое впечатление от дневника: тогда она была уверена, что знает… знает, что там, внутри этого красного дома. Вот и сейчас знание мелькнуло перед внутренним взором, будто мираж… но опять осталось недосягаемым.

Она стояла в закопченном подвале, слыша мощное, уверенное биение поршней и клапанов, свидетельствовавшее, что Корнелис и Динесса наконец обрели друг друга… и изо всех сил пыталась снова сосредоточиться на Агриппе.

– Откуда вы все это знаете? – спросила она. – Вы тоже путешествовали туда?

– Довольно вопросов. Иди.

Кубичек потянул ее за рукав к лестнице. У самых ступеней Лира снова оглянулась и окинула взором подвал, где все было исполнено жизни, где вершились великие и тайные дела. Агриппа уже доставал ящик с травами, расчищал место на верстаке, устанавливал весы. Паровой двигатель вошел в тихий, мощный ритм. Волшебник протянул руку и взял из воздуха маленькую коробочку, которая, казалось, приплыла к нему сама. На банках, ящичках и флаконах, стоявших тут и там на полках, вспыхнули огоньки, и еще – на двух ящиках огромного шкафа из красного дерева. Чародей взял что-то из каждого вместилища, подсвеченного таким образом, и тогда каждый светящийся дух (другого слова Лира для него не нашла), перелетел на верстак и присоединился там к своему товарищу. Все в подвале казалось живым и подчиненным единой цели, а Агриппа – спокойным, сосредоточенным и готовым к следующему этапу работы.

Они с Кубичеком молча поднялись по лестнице и вышли наружу, на пустырь. Люди ушли, их жаровня догорала. Лира почувствовала, как холодный воздух хлынул в ее благодарные легкие, словно река с небес, словно ветер от мириад звезд.

– Что ж, – сказала она, – по крайней мере, теперь ясно, что мне нужен поезд на юг. Я успею на вокзал?

Колокол на соборной башне пробил два часа ночи.

– Если отправимся туда немедленно.

Они торопливо пошли через Старый город, к реке и дальше, по мосту. В лодках горели огни. Мимо проплыла баржа, нагруженная огромными сосновыми бревнами, – ее ждали Эльба, Гамбург и Северное море. На дальнем конце моста по рельсам прогромыхал трамвай. Внутри, словно в подсвеченном аквариуме, виднелись трое припозднившихся пассажиров.

До самого вокзала никто не проронил ни слова.

– Я помогу вам купить билет, – сказал Кубичек, когда они пришли. – Но сначала позвольте еще раз взглянуть на вашу clavicula.

Некоторое время он листал записную книжку.

– Ага, – с удовлетворением произнес он наконец.

– Что вы там ищете?

– Хотел узнать, есть ли кто-нибудь в Смирне. В Константинополе таких, как мы, нет, но если доберетесь до Смирны, вот эта дама сможет вам помочь.

Лира спрятала книжку и обменялась с Кубичеком рукопожатием, слишком поздно вспомнив, что их ладони обожжены.

– Странный у вас выдался вечер в Праге, – заметил ее провожатый, шагая к единственному освещенному окошечку в кассе.

– Но важный. Спасибо за помощь.

Пять минут спустя она уже сидела в спальном купе, одна, уставшая, страдая от боли в руке, но зато живая и ликующая. Теперь у нее была цель и ясная задача. А еще через пять минут после того, как поезд тронулся с места, Лира уже крепко спала.

Марсель Деламар редко приходил в ярость. Его недовольство обычно выражалось в виде наказания, которое он тайно, холодно и точно отмерял тому, кто имел несчастье ему досадить. И делал это так тонко, что наказанный поначалу бывал польщен, полагая, что сумел привлечь внимание столь важной персоны, и лишь потом понимал все неприятные последствия.

Но Оливье Бонневиль не просто ему досадил. Он отважился на прямое и вопиющее неповиновение, а значит, заслужил показательную казнь. Лучше всего с подобными преступниками управлялся Дисциплинарный суд консистории, и Деламар предоставил в ДСК всю информацию, необходимую для поимки, захвата и допроса Бонневиля, включая и кое-какие факты о его происхождении, самому Бонневилю неизвестные. Этот молодой наглец был вовсе не так хитер, как думал, и выследить его не составило особого труда. По билету, который он купил в Дрездене, можно было проплыть до самого Гамбурга, так что ДСК выставил наблюдательные посты во всех портах на Эльбе. Как только Бонневиль ступил на пристань в Виттенберге, единственный находившийся там агент его опознал, последовал за ним и при первой возможности отправил просьбу о подкреплении в Магдебург, до которого было всего несколько часов вниз по реке. Объект не заметил слежки. Он был жалким любителем, а агент – профессионалом. Проследив, как Бонневиль заселился в дешевую гостиницу, агент уселся в кафе напротив и стал дожидаться прибытия коллег из Магдебурга. Они наняли моторную лодку, а значит, не заставят себя долго ждать.

Большую часть дня Бонневиль провел над алетиометром в душной каюте, наблюдая за перемещениями Пана по городу – от беседы с девочкой из школы для слепых до путешествия по крышам и разговора с другой девочкой в саду. Вторая была куда миловиднее первой. Но тут Бонневиля затошнило, пришлось выйти на палубу проветриться, а когда он снова взялся за инструмент, деймон Лиры уже толковал о философии с каким-то стариком. До чего же было тяжело! Если смотреть, сразу становилось дурно, а если только слушать, местонахождение деймона оставалось неясным. Так что время от времени все же приходилось поглядывать, иначе он бы ничего не узнал.