Но то – полиция.

Охотники явно покруче будут, хоть и веет от них нездешним чем–то. Непонятным. Серые фигуры, с головы до ног затянутые в толстые резиновые костюмы. Сапоги, перчатки, шлемы – все на вид основательное и… Непонятное. Больше всего на водолазов похожи, на дайверов, только никаких баллонов и ласт, конечно. Ни к чему им это. Просто серые резиновые люди в массивных шлемах, но не круглых, как мотоциклетные, например, а расширявшихся по бокам книзу на манер военных касок, прикрывая шеи. Лиц не видно, сплошное темное стекло.

И молчат все время. Даже между собой – ни словечка.

Были мысли, что с председателем разговаривали, но это слух только. Хотя… Может, и было что: жестами-тоне объяснить, как он потом на сходе пересказывал жителям: это охотники, они вреда не причинят, просто будут иногда приезжать по своим делам. Лезть к ним не надо, не любят они этого. Пользы никакой, угрозы тоже. Ну… Охотники, да и все.

Просьба отнестись с пониманием.

Насчет пользы – это верно. Не дождешься от резиновых ничего хорошего, а вот по поводу вреда – это председатель погорячился. Месяцем позже их первого появления Мишка-танкист, как обычно пьяный, с одним из охотников сцепился по живости характера. Ну как сцепился – вилами ткнуть хотел в живот, обиделся на что-то.

Вилы расплавились мгновенно, растеклись брызгами окалины по земле. Деревянная палка, на которую они были насажены, сгорела в пепел, а Мишка… Ну, в августе тело долго не лежит, даже закопченное как сгоревший шашлык, обугленное до костей. Кладбище теперь тоже недоступно, зарыли мужика за околицей. Там за эти четыре месяца уже небольшой погост образовался, но остальные – старики, там причины были естественные.

Такие вот охотники. Безвредные. Причем, чем шарахнули Мишку – так и осталось неясным. В руках ничего не было: это верные свидетели сказали, трезвые.

Впрочем, им и ни к чему оружие, судя по охотам. Туда они тоже ничего не брали.

Странные это были охоты, если вдуматься: всегда вечером, ближе к наступлению темноты, приходили охотники откуда-то со стороны дороги на райцентр. Пешком, машин у них никто не видел, даже мотоциклов не было. Просто пара десятков серых, скрадываемых сумерками фигур. Дичь они вели с собой, вот она-тои была самое жуткое во всем этом: нескладные фигуры, повыше человеческого роста, похожие на вставших на задние лапы богомолов. Такие же зеленоватые, с вытянутыми мордами насекомых, суставчатыми конечностями, наростами на тощих передних лапах. Они тихонько пересвистывались между собой, скрежетали, подобно огромным кузнечикам.

Как ножи перочинные, шагающие, с кучей выдвинутых лезвий, штопоров и пилок, живые.

Шли сами, никаких наручников, веревок или там цепей не было.

Охотники иногда показывали им непонятные жесты, те начинали свистеть громче. Потом жителей, – а сперва многие сдуру лезли посмотреть, оттесняли назад. И сами охотники, и орущий председатель. Дичь медленно и – как казалось – лениво расходилась по полю, отходила к речке, но не лезла в воду, скрывалась между деревьями. Охотники стояли и ждали, пока стемнеет, а потом уже начиналась потеха. В ночи что-то громыхало, летали разноцветные шаровые молнии, змеились ветки электрических разрядов. И земле доставалось, и деревьям. Но ни в людей, ни в самих охотников ничего не попадало, хотя фейерверки были знатные. Гибли один за другим только причудливые насекомые, то загораясь, как деревья после попавшей молнии, то с громкими хлопками.

Никаких криков, шума, воя никогда не было.

Со стороны очень странно выглядело. Завораживающе. И напрочь непонятно.

Так раз в пару недель и повторялось, привыкли уже, а сперва страшно было. Особенно с утра натыкаться на останки этой дичи, на пятна клейкой зеленой крови, разинутые в предсмертном крике челюсти – здоровенные, не дай Бог такой цапнет! На оторванные лапы и сломанные пополам туловища. Одно дело, когда в книжке такое: захлопнул обложку и все кончилось, а другое – когда с утра в лес попрешься за хворостом, а там такое вот побоище.

Одна радость – разлагались останки быстро, за день, превращаясь в нечто подобное размокшим газетам. А кровь бледнела и впитывалась в землю, небыстро, но вся.

Антон для порядка заглянул в сарай – пусто, в туалет, даже в собачью будку, громыхнув цепью. Дядьки нигде не обнаружилось. Каких-то следов – тоже.

Поправил треух, сползающий на нос, и отправился в лес, искать. Тропинка за сторожкой еле заметная, а сейчас еще и листьями присыпана от души, но Антон направление помнил. Главное, границу не пересечь, будешь потом, как дурак, через всю деревню топать и опять сюда. Эдак и стемнеть успеет.

Достал бумажку. Пара приметных деревьев? Хм… А хотя да, пожалуй, знает он, где это! Одно сухое, несколько лет уже, а во второе – рядом – попала молния. Зеленело летом несколько веток, а так черное, мертвое. Тропинка в лес не к ним ведет, там придется через кусты лезть, но не очень долго.

– Кра! Кра!

Да чтоб ты сдохла, чертова птица. Запустить бы в тебя ножом, да понятное дело – не попадешь. Сволочь серая. Как охотники, только что без шлема.

На листьях под ногами видны следы. Городской бы и не заметил, а у Антона взгляд наметанный: вот глубоко наступал кто-то, понятное дело, человек, нет здесь крупнее зверья. Вот в сторону листва отброшена, видать, поскользнулся дядька. Шел он здесь, шел. И не особо давно.

Антон опустил нож, устав держать его в готовности. Некого здесь резать, мог бы и не брать с собой. Но раз взял – не бросать же, нового теперь не купишь.

Начали попадаться пятна зеленой крови, какая остается от погибшей дичи.

Сперва брызги, с трудом заметные на желтовато-бурых листьях, потом лужицы. Кровь уже бледная, не меньше дня прошло, скоро совсем видна не будет.

Парень огляделся. Да, сворачивать пора, если к деревьям идти. Вон кусты поломаны, явно дядька продирался, значит, скоро догонит. Поднырнул под ветки плотного орешника, развел их руками, срубил пару ножом, чтобы идти удобнее – вот и пригодился хлебный клинок.

Оба-на! Целая лужа зеленого под ногами. А рядом, упав перед смертью в самые заросли, и гигантский богомол, растопырился, замер. Охота не здесь была, тут он только умер. Странно, обычно далеко от поля не убегали, а он в самой гуще леса.

Антон перепрыгнул через лежащего поваленным деревом гиганта – не меньше трех метров в длину, серьезная была зверушка, и побрел к паре деревьев. Покалеченное молнией наклонилось, едва не падая, а сухое стояло ровно. Так и будет