все время пробуждает новые ассоциации и художественные решения. Из этой идеи непременно выйдет что-то стоящее. Но я же понимаю, что в два месяца постановка не уложится. Значит, изменится план сезона. Но, допустим, состоялась премьера, которая пройдет с успехом еще пять раз, а дальше спектакль придется консервировать и возить по фестивалям. Что, конечно, важно для престижа театра — иметь штучную продукцию. Но я же возглавляю репертуарный театр. Как все это сочетать? И можно ли такого рода шаги сочетать? Мне было бы любопытно это попробовать.

ГАЗЕТА КУЛЬТУРА

17.08.1996

Алексей Казанцев: Не надо идти на компромиссы

Современный драматург в нынешнем театре оказался на положении третьего в любовном треугольнике. Режиссеры охотнее выбирают либо русскую классику, либо западную пьесу. Алексей Казанцев — один из немногих драматургов, не обделенных вниманием, рассказывающих про нашу быстро меняющуюся жизнь. Громкий успех принесла Казанцеву его вторая пьеса «Старый дом», поставленная в восьмидесяти театрах страны. Только в столице в течение десяти лет она шла на двух сценах — в Новом драматическом и в театре на Юго-Западе. Потом был «…И порвется серебряный шнур» в театре им. Маяковского. В прошлом году премьеры у Казанцева следовали одна за другой. «Тот этот свет» поставили в театре им. Станиславского и в Томской драме, «Бегущие странники» — в театре им. Моссовета и в канун 1998-го в Питере, в знаменитом театре Льва Додина.

— Алексей Николаевич, что же такое особенное вы поняли про нашу жизнь?

— Я стараюсь рассказать о человеке, чьи устоявшиеся взгляды разрушаются. Посмотрите, как изменились настроения за прошедшие десять лет. Если в период перестройки люди радовались переменам, то в начале девяностых наступило безусловное разочарование. Сейчас вы уже редко встретите человека, горячо доказывающего необходимость реформ. Мои герои — это я сам, раздробленный на части. Я примеряю жизнь своих близких и знакомых на себя, и не важно, о ком я думаю, когда пишу. Я никого не осуждаю. Ведь и моя жизнь могла сломаться — с этим ощущением написан Роман из «Бегущих странников», не нашедший опору, потухший человек. Я знаю удачливых людей, которых подстерегают трагедии. Такова Инга, которую любит Роман. Она даже не догадывается об ужасе, царящем в ее семье. Недаром, сочиняя пьесу, я взял условный эпиграф — «Человек никогда не знает, какая игра ведется на самом деле».

— То есть он порой бессознательно имитирует благополучие?

— Имитация — обязательная часть жизни каждого человека. Для большинства хорошо зарабатывать, дорого одеваться, водить иномарку означает вписаться в новую жизнь и выглядеть «на уровне». Но я вспоминаю анекдот про «новых русских», когда один, поднимая голову из тарелки с салатом, на вопрос товарища: «Как жизнь, Вован?», отвечает: «Удалась». В желании успеха, в том числе материального, нет ничего предосудительного, ведь мы так долго жили на копейки. Но что называть успехом сегодня? За счет кого он, вообще говоря, возможен? Человек принимает правила игры, стремясь выжить, то есть руководствуется инстинктом самосохранения.

Я все время задаюсь вопросом, который Иван Карамазов задавал Алеше: кто же смеется над человеком? Русские люди живут в постоянном напряжении: справятся с одной бедой, на пороге другая. Уж больно все знакомо: слова слышим хорошие, направление вроде бы правильное, а в реальной жизни все наоборот. Оттого многие растерялись и замкнулись, их психика находится, как говорят специалисты, в пограничном состоянии.

— Тема безумия, чудовищного, неуместного карнавала, смешения нормы и аномалии отчетливо звучит в пьесе «Тот этот свет» и в новой — «Братья и Лиза». Значит, по-вашему, мир сошел с ума и у нас «крыша поехала»?

— Примеров безумия тьма. Взять хотя бы телерекламу, которая стала мощным раздражителем. Люди считают каждую тысячу, а с экранов предлагают купить вещи, которые они купить не могут. Народ наш привык телевидение ассоциировать с государством, поэтому воспринимают подобную рекламу как издевательство. У правительства, как нам объяснили, нет денег финансировать телеканалы, отдали их в частные руки. И теперь, как в лучшие времена, вместо диктора, читавшего текст после цензора ЦК, ведущий еще не успеет ухмыльнуться, а ты знаешь, что именно он скажет против замешанного в скандале высокопоставленного чиновника. У нас все меняется — и не меняется ничего. Наша жизнь — все время «мертвые души и история города Глупова». Вроде бы канули в прошлое мечты повернуть вспять северные реки. Но вдруг нам объявляют, что будут строить скоростную магистраль Петербург-Москва. Зачем выплачивать долги по зарплате и пенсиям, заботиться о больных и детях? Кому-то захотелось уничтожить леса, поля, испохабить исток Волги только для того, чтобы человек мог доехать из одной столицы в другую за три часа. Но при наших технологиях, воровстве и пьянстве аварии неизбежны.

— Общеизвестно, какое это сильное средство воздействия — телевидение. Каким же оно должно быть?

— У нас такие территории, что телевидение и радио выполняют функцию собирательную. Электронные СМИ должны притягивать внимание людей прежде всего к культурным ценностям. Но владельцы ТВ-каналов исходят из интересов собственного бизнеса, а не своей страны. Поэтому новости и комментарии мы получаем после соответствующего фильтра — тоже, кстати, пример имитации. Вроде бы вскрыли подноготную, но прозвучала она из уст одной стороны. Я убежден, без идеологии не может жить ни одно общество. Американцы гордятся, что они граждане США, и никому, в том числе соотечественнику, не позволят поносить их страну. Мы же понятие «патриотизм» смешали с коммунизмом. И остались ни с чем. Кому как не государственному телевидению задуматься об этом?

— А о чем задуматься театру?

— Когда я от режиссера или директора театра слышу: публика хочет сейчас видеть это, и мы это показываем, я сразу понимаю, что говорю с человеком, к русской интеллигенции отношения не имеющим. Ибо Станиславский и Немирович-Данченко нам оставили замечательный пример того, как не надо плыть по течению, как не надо идти на компромиссы. МХАТ в первые годы иногда стоял полупустой, театр был на грани краха, и все равно не соглашался поставить коммерческую пьесу. Станиславский никогда не занимал позицию официанта в искусстве, для него нравственное начало было важнее всего на свете. Именно МХАТ, пересиливая общественное мнение, поставил «чудовищного» Чехова, «босяков» Горького и Леонида Андреева, над которым смеялись современники.

У нынешнего театра нет желания говорить о современной жизни, он не знает, о чем говорить и с кем. Но главная беда — не отсутствие пьес. Новые пьесы появились у Михаила Рощина, Людмилы Петрушевской, Надежды Птушкиной, Ольги Мухиной, Елены Исаевой, Ивана Савельева. Проблема — в режиссуре. Когда одаренный, незаурядный человек хочет