Процесс развития административного аппарата инквизиции был медленным. В Испании первый трибунал учредили в 1480 г. (в Севилье), а последний — только в 1659 г. (в Мадриде). Напротив, в Португалии и Гоа в середине XVI столетия учредили четыре трибунала (с интервалом в двадцать пять лет). В Испании в Супреме состояло шесть членов — пять церковных (духовных) советников и один прокурор. Допускалось, что король номинирует двух светских членов из совета Кастилии. В Португалии великому инквизитору разрешалось непосредственно номинировать членов генерального совета инквизиции. Это могло привести к своего рода утверждению коррупции, что мы видели в случае Фернанду Мартинеша Маскареньяша (см. выше)[1038].

Бюрократические расхождения между двумя организациями инквизиции объяснялись некоторой разностью в целях. Как мы видели, португальская инквизиция никогда не занималась морисками или большими количествами лютеран. В Испании все происходило наоборот.

Что касается морисков, то это объясняется более ранним завоеванием Португалии у мусульман. Ко времени учреждения инквизиции они уже успели полностью ассимилироваться. Что же до лютеран, то в самый разгар паники в Испании в конце 1550-х гг. португальская инквизиция только-только начинала вставать на ноги. Она была счастлива сосредоточиться на угрозе со стороны конверсос.

Но период совместной монархии (1580–1640) привел ко все возрастающему слиянию бюрократических стилей. В 1632 г. великий инквизитор Португалии Франсишку да Кастро (тот самый щеголь в дамасской шляпе) сформулировал это следующим образом: «Способ выполнения процедур соответствует закону. Согласно имеющейся у нас информации, по существу это точно так, как поступает инквизиция Кастилии»[1039].

Это означает, что многие реформы, которые уже провели в Испании в XVI веке, когда португальская инквизиция еще продолжала прилагать неимоверные усилия на подъеме, стали характерными для двух учреждений.

В Испании, как это происходило и при расширении организации для преследования «старых христиан» за богохульство, двоеженство и лютеранство, рост бюрократического аппарата совпал с назначением великим инквизитором Фернандо де Вальдеса, самого заклятого врага архиепископа Толедо Карранцы (см. главу 5).

Вальдес реорганизовал администрацию инквизиции в соответствии с требованиями контрреформации. Он поставил финансы учреждения на более прочную основу, отобрав у церквей годовые ренты (см. главу 9)[1040]. Он же стандартизировал инквизиторскую судебную процедуру, выпустив в 1561 г. общие инструкции. Они регулировали посещения сельских районов, чтобы обеспечить усиленный контроль над самыми удаленными пунктами. Кроме того, Вальдес учредил трибуналы в тех районах, где прежде они отсутствовали[1041].

Но, возможно, самой важной бюрократической реформой, проведенной Вальдесом, стала реорганизация штата агентов инквизиции в соответствие с декретом 1553 г. Документ получил известность как «Согласие». Предполагалось, что эти шпионы должны докладывать в инквизицию обо всем подозрительном. К ним часто обращались за помощью при арестах подозреваемых, им же давали нарисованные портреты беглецов, чтобы стало возможно выследить их[1042].

До назначения Вальдеса великим инквизитором в Испании было очень мало агентов. Но под его руководством трибуналы назначали штат шпионов в соответствии с размером каждого населенного пункта. В Гранаде, Севилье и Толедо было по пятьдесят агентов, в Кордове, Куэнке и Вальядолиде — сорок, в Мурсии — тридцать, в Костельоне и Лерене — двадцать пять. В городах с численностью населения до 30 000 человек имелось по десять шпионов, в пунктах с количеством жителей в 1 000 и менее человек — по шесть, в селениях, где жило до 500 человек, имелось на случай необходимости два агента[1043].

Эта рационализированная шпионская сеть способствовала вторжению инквизиции в повседневную жизнь[1044], а также увеличению власти отдельных инквизиторов и других чиновников. На самом пике преследований в Испании было более 20 000 агентов инквизиции[1045]. С этого времени и до начала упадка учреждения в середине XVII века даже в небольших городах не было уверенности в том, что там нет шпионов, которые могут доложить властям о мелких преступлениях.

К 1600 г. даже в изолированной провинции Гватемала в Центральной Америке количество шпионов было в пределах от шестидесяти до ста человек. Не имелось ни одного колониального города, который остался бы без агентов[1046].

А в Португалии, хотя там было всего восемнадцать шпионов до унии с Испанией в 1580 г., к 1640 г. на местах работало уже 1 600 агентов[1047]. С этого времени не только одни инквизиторы продолжали рутинно злоупотреблять властью. Их пособники-шпионы сделались таким же бременем для жителей городов и сел Португалии, Испании и колоний.

Лиссабон, 1627-28 гг.

Португальская столица страдала в течение шестидесяти лет совместной монархии. Корабли приходили и уходили из доков на реке Тежу. Они плыли к морю мимо королевского дворца и прекрасной башни в Белене, в тени зеленых холмов Синтры. Док продолжал стонать под грузом товаров, доставленных из Бразилии и Индии, носильщики тащили их вверх по узким улочкам и закоулкам на рынки и в дома аристократии.

Но упадок был реальным. Чем больше внимания уделяли монархи-испанцы своей империи, тем сильнее страдали португальские колониальные передовые посты. Испания была страной, у которой имелись враги. Объединение Португалии со своей соседкой превратило ее имперские населенные пункты в объекты для нападений голландцев. Последние продолжали свой восьмидесятилетний вооруженный конфликт с Испанией, что в 1648 г. наконец-то обеспечило им полную независимость.

Проблема Португалии заключалась в том, что ее империя базировалась в прибрежных портах, поэтому до нее оказалось легче добраться. А богатства испанской империи в Америке поступали с огромных копей во внутренних районах Мексики и Перу. В период с 1603 по 1641 гг. голландцы атаковали Гоа (1603 и 1610 гг.), Молуккские острова (1605 г.), Горе (в Сенегале, 1619 и 1627 гг.), Мозамбик (1607 и 1608 гг.), Малакку (1616, 1629 и 1641 гг.), Макао (1622 и 1626 гг.) и Мину (на территории современной Ганы, 1637 г.)[1048] Поэтому возмущение испанской империей в Португалии нарастало, как и понимание собственного упадка.