Карабас вежливо поздоровался с поняшей, назвав её Юличкой, помог пошатывающемуся Пьеро подняться по неудобной приступке, после чего благополучно устроился сзади.

– Куда направляемся, шеф? – осведомился Арлекин.

– Пополнять ряды, – буркнул раввин. – Нам нужна прислуга и массовка, – снизошёл он до более внятного объяснения. – Уж если мы едем по Стране Дураков открыто, я хочу перемещаться с максимально возможным комфортом. И не намерен лишать его остальных. Ну что, едем? – это он адресовал поняше.

– Мальчики, вперёд, – скомандовала поняша.

– Куды бечь? – спросил правый першерон-коренник, здоровенный соловый жеребец. У него был забавный деревенский выговор.

– На кудыкину гору, – ляпнул Арлекин и тут же зажал себе рот рукой – точнее, рука зажала ему рот.

– В Цимес, к старой калуше, – распорядилась поняша.

Першерон согласно ударил копытом оземь, тряхнул гривой и принялся распоряжаться:

– Эге-гей-го, фляки господарские! Товсь… три-четыре… – он напрягся, мускулы заиграли под кожей, – трогай!

– Ебаааать! – дружно закричали першероны, трогая с места. Карета дёрнулась, скрипнули рессоры, улочка дёрнулась и поплыла назад.

– Песню запе-вай! – закричал коренник и тут же начал: – С дерееееевьев листья опадают…

– Ёксель-моксель! – закричали першероны.

– Пришла осенняя пора! Ать-два! – проорался левый коренник, постригивая ушами.

– Ребяяяяят заняшили поняши… – проникновенно затянул заводила, переходя с шага на неторопливую рысцу.

– Наши няши! – гаркнули першероны, подтягиваясь и равняясь.

– Настаааала очередь моя! Ать-два! – левый коренник поддал ходу. Кони пошли ровно, вбивая в мягкую дорожную пыль отпечатки подков. Карета катилась, поскрипывая рессорами, мягко проседая и покачиваясь на ухабах.

Ехали без разговора. Карабас, напряжённый и на сложных щщах, сидел неподвижно и хмурил брови. Обдолбанный Пьеро сидел неподвижно, как куль с мукой.

Скучающему Арлекину только и оставалось, что разглядывать окрестности: аккуратные деревянные домики, выпасы, буколические стожки сена под навесами, попонки, сушащиеся на вычурных чугунных оградах. Небо с крохотными кружевными облачками, едва прикрывавшими оголённую синеву, обещало тёплый день.

Пару раз их обогнали. Сначала на рысях пронёсся мартыхай в зелёном бархатном костюмчике, с толстой сумкой на ремне – курьер или почтальон. Першерон-заводила крикнул ему вслед какую-то грубость, кони дружно заржали. Мартыхай до ответа не снизошёл – лишь приподнялся в стременах, открючил хвост, трубно взбзднул и умчался. Мартышачья вонь ударила коням по ноздрям, першероны зафыркали и сбились с ритма, коренник затейливо матерился и орал что-то вроде «Карский раз! Зубрик два! Фляки господарские!». Даже Пьеро на минуту вышел из своего обычного транса и заблекотал:

– Сон мне… жёлтые огни… от лютой-бешеной хуйни… ослобони, ослобони! – после чего шмыгнул носом и что-то быстро-быстро залепетал. Арлекин решил было послушать – вдруг у поэта снова проснулся Дар и он сейчас прозревает грядущее – но быстро понял, что Пьерик просто не в себе и несёт ахинею.

Потом из проулка выкатилась запряжённая рыжим жеребцом коляска-тильбюри. В ней лежала юная пони породы пинки-пай, розовая и счастливая, с васильками и маками в уложенной золотистой гривке. Дамочка с коляской окинула Карабаса и его компанию насмешливым взглядом, свистнула, и её жеребец задвигал копытами с удвоенной скоростью. Юличка презрительно фукнула.

Карабас не обращал на все эти мелочи ни малейшего внимания. Сгорбившись и нахлобучив капелюш на самые уши, он курил сигару и думал думу. Судя по сдвинутым бровям – давнюю и невесёлую.

Наконец домики кончились. Осталась дорога, пыль, трава, да легкомысленные рощицы по краям. Солнце поднялось и стало ощутимо припекать. Арлекин подозвал бэтмена и попил из него солёненькой водички. Больше было заняться нечем. Он попытался вздремнуть, но безуспешно: слишком трясло.

Першероны исполнили весь свой нехитрый песенный репертуар и начали по новой про заняшенных ребят, когда показался Цимес.

Строго говоря, местечко не тянуло даже на деревеньку или сельцо. Скорее уж это был большой хутор: несколько домиков, длинный сарай, огороженный высоким забором из сетки-рабицы, какая-то будка с вытоптанной дорожкой – то ли сортир, то ли кормушка. И, конечно же, калуша. Она нависала над всей этой мелкой житейщиной, как огромное яйцо – вовсе не птичье, а, скорее уж, яйцо в смысле мужской железы: тяжёлое, мясистое, похабное.

Першероны довезли карету до края дороги и встали, пофыркивая и мотая гривами. Поняша вышла – точнее, спрыгнула – первой, потом слез Карабас. Каретные рессоры благодарно застонали, освобождаясь от груза.

Арлекин оставил бормочущего Пьеро – тот бухтел про какие-то дубы и грибы, а может статься, и про то, что дубы грубы, разобрать это было невозможно, – и побежал за бар Раббасом.

Лениво закрипела дверь ближайшего к дороге домика, и оттуда выбрался, щурясь на солнце и зевая во всю пасть, старый хомяк с седым хвостом и просвечивающими залысинами возле ушей. Сивая копна волос, стриженная под горшок, свисала на морду, закрывая маленькие подслеповатые глазки. Левой лапою он опирался на массивный посох с гнутым навершием.

Увидев поняшу, хомяк поклонился в пояс – почтительно, но без подобострастия. Арле сообразил, что хомяк не обращён, и удивился этому обстоятельству: незаняшенный электорат в Вондерленде попадался нечасто. Юличка, однако, лишь слегка повела ушами, что можно было принять за приветствие.

– Ну как, Африканыч? – осведомилась она довольно дружелюбно.

– Ить, барыня… – снова склонился хомяк, – вы нащщот нас не сумлевайтесь, работу справляем, матушку соблюдаем как положено, – он покосился на калушу.

– Сегодня родит? – поняша пристукнула копытцем.

– Отож! Как есть сёдни должна разродиться, – старик судорожно зевнул, деликатно прикрывшись волосатой лапою. – Хотя, енто, тут дело такое… – старик смущённо замолк, не зная, как продолжить.

– Какое? – вклинился в разговор Карабас и уставился на хомяка – видимо, залез ему в голову.

– Старенькая она ужо, – справился наконец со своими мыслями Африканыч. – Трудненько ей родить. Да и от кого рожать-та? Уёбища хилые стали, хромосома в них не та. Вот в раньшее время – то были уёбища! Сила! Стать! К примеру сказать, жил у меня злопипундрий двурогий со семью мудами. Ебуч был – страсть! Как спущу его с цепи, – он показал лапой на сарай, – так, значицца, все нижние ятла у матушки нашей зараз огуляет! И пупицы от него рождались ядрёные, крупные, а умищща, умищща-то в них было – за сто двадцать переваливал!

Арлекин поморщился – старикан явно завирался. Пупицы были обычно умнее безмозглых самцов-злопипундриев, но выше ста их IIQ не поднимался в принципе.

– А споверху, – продолжал хомяк, – матушку бэтмены пользовали, да какие бэтмены! Сейчас таких почитай что и нету! В раньшие-то времена бэтмены были – во! Орлы! – он развёл лапы во всю ширь. – А сейчас – тьфу, измельчала порода… – он сплюнул на землю, всем своим видом являя сокрушение о прежних днях, когда трава была зеленее, а солнце ярче.