Дальше договорились так: Карабас со своей компанией отправляются обратно в Кавай, Юличка остаётся с выводком и доняшивает своих челядинов. На следующий день все вместе, включая Карабасову покупку, отправляются в Кавай своим ходом. Напсибыпытретень вызвался было в проводники, но ему указали на отсутствие глаз и полное незнакомство с местностью. Тогда он попытался увязаться с отбывающей Карабасовой командой. Видно было, что ему хочется поскорее убраться из Цимеса. Вероятнее всего, он опасался, что добросовестный, но рассеянный Африканыч забудется и всё-таки удавит некондиционную животину. Поэтому он ныл и канючил, пока его не пустили в карету. Куда он скорёхонько вскарабкался и тут же занял место на козлах рядом с Карабасовым бэтменом.

Карабас подсадил Арлекина, закинул наверх Пьеро и наконец забрался сам. Устроившись поудобнее, закурил очередную сигару и приказал кореннику трогать.

– Товсь, три-четыре… – заорал першерон. – Трогай! – Кони дёрнули. Пьеро, осоловело таращащийся куда-то в пространство, потерял равновесие и свалился с лавки. Подниматься он не стал, сочтя это за чрезмерный труд, а вместо этого улёгся на дно и свернулся калачиком. У него, похоже, пошла последняя стадия отходняка.

– Песню запе-вай! – вскричал правый коренник.

– Вот огромное яйцо… – затянул левый.

– Богатыр-ско-е! – грянули кони.

– А бывает ведь яйцо монастырское! – гаркнул правый.

– Дочь твою Мать… – Арлекин обхватил голову руками. – Вот чего Пьерошка к лошадям-то ходил…

– Монастырское яйцо – здоровенное! А бывает ведь яйцо невъебенное! – зареготали кони, набирая скорость.

– Лучше «незабвенное», – предложил свой вариант Напси. – Не всякое яйцо подлежит амнистии… то есть амнезии…

Арлекин посмотрел на него как институтка на площицу. Пёсик этого, понятное дело, не увидел, за неимением чем. Вместо этого он наставил на Арле правое рыльце и с тихим присвистом втянул воздух. И, видать, что-то такое учуял, что счёл за благо заткнуться.

– Невъебенное яйцо, бесполезное! А бывает ведь яйцо и железное! – гнали кони.

Пьеро звучно застонал, поднял голову, попытался сесть. Лицо его стало почти осмысленным. Похоже, у него начинался отходняк.

– О Мальвина, как же мне плохо… Мне даже хуже, чем только что… – простонал он.

– Уф, железное яйцо, дико твёрдое! А бывает ведь яйцо плоскомордое! – коренник от удовольствия фыркнул.

– Что они там орут про яйцо? Какая мерзкая чушь… – поэт встал на четвереньки и потряс головой, как бы желая прогнать наваждение.

Арлекин глянул на Пьеро с недоумением, потом злорадно ухмыльнулся.

– Кони-то? Песню поют. Народную, – добавил он со значением.

– Плоскомордое яйцо, типа жабное! А бывает ведь яйцо и похабное! – выдали кони так лихо, что сами удивились. Пристяжной гордо взреготнул и подбросил хвост султанчиком.

– Но это ужа-а-асно, – захныкал Пьеро.

– Другого электората у нас для вас нет, – пробурчал Карабас, откровенно подыгрывая. Похоже, он следил за ситуацией и вовсю забавлялся.

– Вот похабное яйцо, неприличное! А бывает ведь яйцо и яичное! – коням тоже было весело, песня нравилась им всё больше и больше.

– О-о-о, какой ад, какой адский ад! – застенал Пьеро. – Я не вынесу этой пошлости, нет, я не вынесу… Но это же когда-нибудь кончится? – он посмотрел на Арлекина глазами, полными слёз и надежды.

Тот с самым сочувственным видом помотал головой.

10 ноября 312 года от Х.

Страна Дураков, междоменная территория. Временный лагерь

Одиннадцатой поисковой экспедиции.

Светлое время суток. (А потом – тёмное.)

Да будет известно: палец нашёл Безглазый Альфик-18. Это случилось на третий день, то есть почти сразу.

Нет, он его не искал. Скажем больше: он вообще не понял, что, собственно, обнаружил и совершил. Его IIQ был немногим выше пятидесяти. У него не было даже собственного имени или хотя бы клички – только породная бирка и номер. Он был самым обычным копальщиком – маленьким коричневым жужелом с сапёрной прошивкой, заполированной генами древнего пещерного жука Anophthalmus hitleri. Полировка стоила ему зрения. Впрочем, в вольере он ничего хорошего не видал, так что вряд ли сожалел об утрате. Зато слепота сообщила движениям ту деликатную точность, которая бывает столь необходима при поисках чего-то ценного или опасного. Особенно когда оно лежит в земле, и лежит там давно.

С точки зрения – простим этот невольный оксюморон – самого Восемнадцатого, тот день был им прожит так. С утра его не покормили. От этого жук расстроился: он решил, что в чём-то провинился и наказан. На самом деле ходящая за рабочими жуками куздра Ксюнька забыла задать ему корма. Ксю всё время что-нибудь забывала: несмотря на IIQ в семьдесят две единицы, память у неё была как решето. Выяснилось это, к сожалению, поздно. Начальник экспедиции, кролик Роджер Веслоу, уже накатал по этому поводу несколько жалоб в разные инстанции, включая самого господина губернатора, и ждал лишь возвращения, чтобы пустить бумажки в ход. Роджер был энтузиастом и считал снабжение исследовательских партий по остаточному принципу совершенно недопустимым.

Восемнадцатому, однако, все эти высокие материи были недоступны по определению. Голодный и грустный, он выбрался из жучиной землянки, дал надеть на себя ошейник и отвести к месту раскопа. Там его встретила Жанна Григорьевна, пупица, начальница второй землеройной полубригады. Маленькая добрая ящерка заметила, что жук какой-то вялый, и спросила его, кушал ли он с утра. Слово «кушать» жук понимал и ответил «пююю», что значило «нет, а очень хочется». Добрая Жанна дала ему полпачки комбикорма и немного маргарина из собственного пайка. Она тоже была энтузиасткой и считала экономию на рабсиле неприемлемой.