С каждым ударом сердца буря стали и ураган ветра вторили воли воина. Его меч был таким же яростным, как и буря, с которой он слился, а вихри были такими же острыми, как и клинок, который он держал в руках. Теперь это были не отдельные сущности из стали и воздуха, а единая сила, которой овладел окутанные в синее воин, застывший в самом сердце битвы.

Медведь зарычал — громоподобный звук эхом разнесся по ледяной. Но Хаджар не дрогнул. Он стоял не двигаясь и смотрел, кажется, не перед собой, а куда-то вдаль. И там ему, почему-то, виделась синяя птица Кецаль, смотрящая на него с легкой грустью, но куда большей надеждой.

Медведь, взревев, сдвинулся с места и обернулся сходящей с гор лавиной.

С каждым ударом громадной твари, казалось, дрожал сам мир. Воздух вибрировал и наполнялся шумом трещащих камней и хрустом снега под каменными лапами зверя.

Каменные лапы медведя, каждая из которых была размером с взрослого мужчину, рассекали морозный воздух, словно валун по тихой воде. Титанические приводили мир в содрогающееся бешенство, порождая устрашающий, грохочущий гул, который заполнял арену и эхом разносился по голым, обледенелым землям безжизненной пустоши.

Лапы медведя, поверхность которых была изрезана и окаймлена глубокими ранами, были не просто орудиями разрушения. Они на миг обернулись очертаниями горных пиков, видневшихся где-то у горизонта.

С могучим ревом каменный медведь сделал выпад, и его огромные лапы опустились на покрытую инеем землю. Из эпицентра удара вырвалась сеть острых каменных шипов, волнами разрушения разорвавшими замерзшую землю. Подобно сталагмитам, внезапно вырвавшимся вверх из подземной пещеры, они потянулись со звериной свирепостью, а их зазубренные края зловеще сверкали в угасающем свете зимнего дня.

Но Хаджар уже сделал шаг и в том коротком шаге словно отозвалось рождение зимней бури, с радостью сражавшейся с замерзшим небом.

Угадав намерение медведя, он отпрыгнул в сторону еще в тот момент, когда первый шип взвился вверх, перекатился и плавным движением поднялся на ноги. Порыв ветра подхватили его, помогая уклониться и уводя с линии атаки. Он птицей порхал через растущий лес каменных пик, и каждое его движение чем-то напоминало взмахи крыльев синей птицы; каждый маневр оставлял его далеко за пределами смертельных касаний сталагмитов. И, казалось, что еще миг и генерал оставит и ледяные поля, и противника, и битву — взмахнут его крылья ветра и унесут куда-то ввысь.

Однако медведь не сдавался.

Каждый последующий удар вторил предыдущему, земля прогибалась под его мощью, выбрасывая вверх все новые каменные шипы. Поле боя быстро превращалось в смертоносный лабиринт из камня и льда, а дыхание смерти, вожделеющей забрать того, кто так часть уходил из её объятий, с каждым мгновением лишь тяжелело.

Хаджар же двигался с необычайной, даже абсурдной ловкостью, каждый его шаг идеально повторял ритм атак медведя. Он перепрыгивал через низкие шипы, проскальзывал под более высокими, бросался то влево, то вправо, и его силуэт был почти неразличим на фоне резкого контраста ледяной пустоши. Здесь не было места для колебаний, не было ни мгновения нерешительности.

По мере того, как натиск медведя лишь усиливался, Хаджар словно уже перестал парить между каменными иглами — он словно гнался на перегонки с нетерпеливой смертью. Но вместо того, чтобы поддаться страху, он вновь приветствовал этот вызов, принимая ту, что вечно следовала за ним по пятам, как необходимую часть своего пути.

Его взгляд никогда не отрывался от медведя, за спиной которого он видел костлявую тень, каждый вздох генерала звучал размеренно, а сердцебиение вторило пульсу ветра. И когда он двигался, то возникало чувство, будто смотришь не на человека, а на птицу. Вольную и свободную.

С каждым мгновением Хаджар ощущал, как обостряются его чувства, как его разум становится единым целым с окружающей средой. Он мог слышать низкий гул земли на расстоянии в многие годы пути; шелест листьев где-то в родных садах Лидуса; и завывание ветра над дворцами Даанатана. Как если бы он обернулся Ветром, кружащим над просторами Безымянного Мира.

Медведь зарычал и поднялся на задние лапы, взмахнув обеими лапами. Хаджар несколько отстраненно наблюдал, как один из ударов едва замедлился, задержавшись на долю секунды дольше остальных, прежде чем обрушиться вниз. Отточенные навыки воина и инстинкты тут же дали сигнал и, не теряя ни секунды, Хаджар бросился вперед.

Дернувшись в искрящемся от скорости и силы выпаде, Хаджар призвал, породил или сам являлся очередным порывом ветра. Медведь, ошеломленный внезапной атакой, попытался увернуться, но Хаджар был слишком быстр. Его меч попал в цель — маленькую брешь на каменной брони и неприступной шкуре, оставленной десятками атак. Синий Клинок с легкостью вошел глубоко в плоть. Из раны вырвались брызги щебня и осколков, а медведь взревел от боли и ярости.

Но Хаджар не остановился.

Он продолжал атаковать, его клинок наносил удары снова и снова, каждый раз все глубже погружаясь в плоть, разрушая защиту и открывая новые бреши в броне противнике. Пока медведь пытался защититься, увернуться или отбиться, Хаджар, ставший ветром, словно спокойно уходил от встречных атак, нанося собственные удары, казалось, одновременно со всех направлений.

А затем, последним, решающим ударом, генерал поразил сердце медведя. Существо заревело в последний раз, звук эхом разнесся по лесу, а затем уже безжизненное тело рухнуло на землю кучей разбитых камней, как если бы воин бился не с живым существом, а с оживленной магией скульптурой.

Хаджар же, стоял над поверженным противником и… постепенно растворялся в потоках Ветра. Он видел перед собой края и страны, где проливал свою и чужую кровь. Он мчался над руинами Ордена Ворона, где пали его “братья и сестры”, он летел по полям, где еще не окончательно растворились миражи Города Демонов, он оставил позади дом, с покосившейся крышей, где так и не дождался простого счастья, он миновал поля битв смертных Империй, пошелестел над морями песка, гудел над горами Балиума и все бежал и бежал к дереву, где его должен был ждать человек, которому он обещал, что вернется. Вернется и расскажет то, что узнал… понял… вспомнил.

Теплые ладони коснулись его лба и, с диким хрипом Хаджар открыл глаза. Дергаясь в судорогах, ощущая боль, что затмевала границы реальности, которую вкладывают в само понятие “боль”, Хаджар рычал и стонал.

— Проклятье! — звенело где-то вдалеке. Кажется, это был голос Бадура… — Как он мог использовать силу души, если его никогда не обучали?! Это вообще невозможно! Никто не