Сердце упало. Я почувствовала, что бледнею.

– Ох. Ясно. – Я откашлялась. – Что ты хотела узнать?

Прежде чем заговорить, она глубоко вздохнула, будто собираясь сообщить крайне неприятные известия.

– Лина, – начала Шерон, совсем как моя мать: вроде бы с сочувствием, но в то же время строго. – Мы обе знаем: у Джеральда хорошие связи, хотя, если честно, я не понимаю, как такой тип умудрился завести столько выгодных «знакомств». – Последнее слово сопровождалось кавычками в воздухе. – Однако, невзирая на то, что его стараются лишний раз не трогать, это вовсе не значит, что ему все дозволено. Мы можем выдвинуть против него обвинения.

Я рассеянно кивала, пытаясь переварить ее слова. Звучало так, будто Шерон на моей стороне. Не только поддерживает, но и предлагает помощь.

– Если хочешь, можем составить от твоего имени официальную жалобу. Я тебе помогу. Надо просто подписать ее и отправить на наш адрес. Тогда я организую проверку. Да, такие жалобы часто пытаются замять, однако в твою поддержку выступает слишком много людей.

О чем она говорит?

– Каких еще… – Я запнулась, качая головой. – Каких еще людей? Не понимаю.

Шерон постучала ногтями по столу, склонив голову набок.

– После ссоры в коворкинге ко мне обратилось несколько человек. Они доложили о случившемся. Многие хотели подать жалобу сами. Я сказала, что она должна быть от твоего имени.

– Я… Просто… – Я уставилась на руки, лежавшие на коленях. Сердце раздувалось от радости и чего-то еще. Может, благодарности? – То есть… Они выступают за меня? Не за Джеральда?

– За тебя, Лина, – улыбнулась Шерон. – За тебя. Знаю, люди вроде Джеральда часто остаются безнаказанными, так уж устроен мир. Только это не значит, что мы должны молчать и сидеть сложа руки.

Ее слова воскрешали в памяти недавний разговор с человеком, который умолял ему поверить, но я его не послушала.

– Подумай над тем, что я сказала, хорошо? Не торопись. Реши, чего на самом деле хочешь.

– Да, хорошо…

Подумать и впрямь было о чем. Будь на моем месте кто другой, ситуация не представляла бы никакой сложности – давно можно было затеять официальные разбирательства. Но не для меня. Было здорово узнать, что коллеги, которые лицезрели скандал своими глазами, действительно встали на мою сторону. Хоть этот факт и не отменял моей глупости. Того, что я добровольно отвернулась от Аарона и всего, что у нас могло бы случиться. Я отказала ему в единственной просьбе – в моем доверии. Ради чего? Он дал мне все – а я капитулировала без боя.

– И еще… – сказала Шерон. – Передай, пожалуйста, Аарону, пусть зайдет ко мне, когда вернется. Не могу до него дозвониться.

Что значит «вернется»?

– Я… э… м-м-м… Даже не знаю. Просто мы…

Слова путались – в голове возникло слишком много вопросов.

– Лина, все нормально. Он ясно высказался о природе ваших с ним отношений. Утром в понедельник первым делом пришел ко мне и поинтересовался, нет ли у компании запретов или ограничений касательно служебных романов.

Сердце, которое было угомонилось за эти дни, опять застучало. Аарон приходил в отдел кадров, чтобы прикрыть нам тылы и успокоить меня, потому что знал – по-другому я не могу. Потому что хотел, чтобы я ничего не боялась…

Слезы опять подкатили к глазам.

– Эй, Лина, все нормально. Никаких проблем. Вам двоим не о чем волноваться.

Нет. Есть о чем. Я придумала себе проблемы и возвела из них непреодолимые препятствия.

– Хорошо, – пробормотала я, стараясь сдержать слезы. – Спасибо.

Ничего хорошего. Я безмозглая дура и все испортила.

– Ну и ладно. – Шерон качнула светлой макушкой, и глаза у нее по-матерински потеплели. – Пожалуйста, все-таки передай ему, что я его жду. Знаю, Аарону сейчас тяжело, но речь о его повышении.

«Ему тяжело». Слова эхом застучали в голове.

Шерон повторила:

– Скажи, пусть зайдет сразу, как только вернется.

– А он… уехал? Что-то случилось?

Та в изумлении округлила глаза:

– Разве ты не знаешь?

Я покачала головой, бледнея сильнее прежнего.

– Нет.

– Лина, тогда это не мое дело, и…

– Пожалуйста, – взмолилась я, отчаянно пытаясь понять происходящее. Меня буквально рвало на части. – Шерон, прошу. Мы поссорились, и я… наговорила лишнего. Неважно. Если у него какая-то беда, я должна знать. Пожалуйста!

Шерон молча на меня уставилась.

– Милая моя, – заговорила она наконец таким тоном, что в голове застучал тревожный набат. – Он улетел домой. У его отца рак. Он в критическом состоянии.

Глава двадцать седьмая

В детстве мне очень нравилось одно шоу – американский сериал, который крутили на испанском телевидении (разумеется, в дубляже). Я его просто обожала. Там показывали старшеклассников с их мечтами и трагедиями, причем сюжет постоянно сворачивал в самую непредсказуемую сторону, кипели нешуточные страсти. Этим сериал меня и зацепил.

Особенно запомнился один эпизод. Он начинался с того, что диктор за кадром спрашивал: «Сколько времени надо, чтобы изменить свою жизнь? Год? Месяц? Или несколько минут?»

Ответ заключался в следующем: когда ты молод, жизнь можно переломить за считаные часы. Взять и вывернуть ее наизнанку.

Я была в корне с этим не согласна.

Чтобы за час (минуту, да что там – считаные мгновения) изменить свою жизнь, необязательно быть молодым. Жизнь постоянно меняется, то быстрее, то медленнее, причем в самый неожиданный момент – когда этого совершенно не ждешь или, напротив, устал гнаться за переменами. Она может перевернуться вверх тормашками, вывернуться, развернуть вспять или свернуть в неожиданную сторону. В любом возрасте и, что самое главное, – в любой момент.

Неважно, за сколько времени – за секунду или десятилетие.

В этом главная магия нашей жизни. Бытия.

В двадцать восемь мне доводилось переживать подобные моменты не раз. Иногда на это уходили секунды, когда не успеваешь осознать, что происходит; иногда минуты, часы и даже недели. В любом случае такие моменты я могла пересчитать на пальцах. Как я в первый раз окунула ноги в океан. Как решила математическую задачу. Как впервые поцеловалась. Как влюбилась в Даниэля и разлюбила его. Как вытерпела последующие унижения. Как села в самолет, чтобы начать в Нью-Йорке новую жизнь. Как глядела на сестру, со счастливой улыбкой идущую к алтарю.

Как встретила Аарона…

Что касается Аарона, я не могла выбрать один конкретный момент. На протяжении всего нашего знакомства он придавал моей жизни особый смысл.

Засыпать у него в руках. Видеть, как на губах появляется улыбка. Просыпаться от звуков его голоса, от его тепла рядом. Смотреть, как он хмурится. Как уходит. Страдать без него…

Все это оставило в моем сознании неизгладимый след. Изменило. Сделало