Воевода Дмитр устало поднялся на каменную башню Софийских ворот «города Владимира» и оттуда смотрел на гибнущий город. Он понимал, что «город Ярослава» не удержать, что те, кто там сейчас бьется с монголами, обречены, потому что он скоро будет вынужден отдать приказ, чтобы закрыли ворота. Под их каменной аркой сейчас проходили израненные и истомленные боем воины, они несли и вели своих раненых товарищей, а вместе с ними бежали сотни горожан, стремясь укрыться в цитадели от беспощадных захватчиков. Но «город Ярослава» еще сражался, еще гремела битва за Софийский собор, на некоторых улицах ратники продолжали сдерживать монгольский натиск, давая шанс на спасение в Детинце тысячам людей. В некоторых районах занялись пожары, но монголы не дали им распространиться — им предстояло штурмовать «город Владимира», а делать это среди дыма и пламени очень не хотелось. Воевода, увидев, что вражеские войска опасно приблизились к цитадели, распорядился закрывать ворота, а сам отправился расставлять по местам бойцов.

* * *

Монголы сразу же кинулись на штурм киевского Детинца, намереваясь взять его с ходу, но были отброшены с большими для них потерями — защитники стояли насмерть и отразили вражеский штурм. Прибывший на место атаки Субудай остановил бесполезную бойню и отвел войска от валов цитадели, велев тысячникам расположить войска на новых позициях, отдыхать и готовиться к дальнейшим боям. А все монгольские полководцы, темники и принцы Чингисиды собрались в шатре Батыя, чтобы решить, что же делать дальше. Сразу гнать орду на приступ не хотел никто, понимали, что это приведет к неоправданным потерям, а ведь поход на Запад еще только начался, — и потому решили подтянуть к Детинцу осадную технику, проломить стены и лишь потом штурмовать. Пусть потеряем время, зато сохраним воинов — так решили на совете. К тому же в «городе Ярослава» еще продолжались бои, по-прежнему гордо возвышался над площадью непокорный Софийский собор, и требовались серьезные усилия, чтобы выбить из него русских.

А на следующий день закипела подготовка к штурму «города Владимира» — по улицам «города Ярослава» к киевской цитадели тянули осадную технику, несколько камнеметов установили напротив западной стены Софийского собора и после жестокого обстрела полностью ее разрушили. Монголы хлынули внутрь, и вскоре все было кончено — все, кто укрылся в храме, были перебиты, а сам собор разграблен. А потом заработали монгольские камнеметы, круша и разбивая укрепления Детинца, тысячи стрел обрушились на защитников, от зажигательных снарядов стали распространяться пожары. Все, кто укрылся в цитадели, понимали, что шансов на победу уже нет, но продолжали отчаянно сражаться, не желая сдаваться на милость степных варваров — знали, что пощады все равно не будет. Яростный бой разгорелся у Софийских ворот, где нукеры завалили ров и пытались тараном разбить тяжелые створы, — сверху бросали тяжелые камни, бревна, лили кипяток и смолу, нанося врагу тяжелые потери. Вскоре начали рушиться деревянные стены Детинца, и положение осажденных стало отчаянным — но борьба продолжалась! Первой была разбита и обрушена стена у Софийских ворот, а затем стены стали рушиться по всему периметру обороны. И тогда Батый объявил приступ — нукеры ринулись на валы, где их встретили отряды защитников, и по всему фронту началась рукопашная схватка — она продолжалась весь день, киевляне бились отчаянно, но численный перевес был на стороне монголов, и в итоге они выбили русских воинов с укреплений. Израненного воеводу Дмитра унесли в Десятинную церковь, а сами горожане теперь готовились дать бой монголам на улицах «города Владимира» — всю ночь нукеры слышали стук топоров, который доносился из центра цитадели. Монгольские воины, так же как и защитники города, истомленные многодневными боями, просто падали с ног от усталости, к тому же сражаться ночью в незнакомом городе, среди улиц и переулков было опасно, а потому ханские полководцы просто оставили войска на захваченных укреплениях. Ждали утра, а когда оно наступило, то прибывший на позиции Субудай был поражен, когда увидел, что все улицы, ведущие к главной площади, заполнены вооруженными людьми. Тесными рядами русские ратники стояли среди теремов, домов и заборов, многие вскарабкались на крыши, чтобы оттуда поражать врагов. Старый степной волк понял, что именно сейчас произойдет самый лютый бой, поскольку киевлянам уже некуда отступать, что потери в его войсках будут страшные, но выбора не было, и Субудай подал сигнал к атаке. Последний час Киева пробил.

* * *

Бой на улицах «города Владимира» был страшным, киевляне бились до последнего, и монголы, не имея возможности прорваться сквозь их боевые порядки, начали поджигать дома. Наступающая волна огня заставила русских воинов отступать, но и монголы из-за этого же не могли их быстро преследовать, а потому отступали горожане в полном порядке. Воевода Дмитр, хоть и был тяжко изранен накануне, вновь появился среди своих бойцов, отводя их в сторону Десятинной церкви и «Ярославова двора». Когда же монголы все же прорвались на главную площадь цитадели, то наткнулись на новую линию укреплений — за ночь вокруг храма киевляне поставили крепкий частокол и теперь с него отражали вражеские атаки. Часть горожан закрылась в укрепленном «дворе Ярослава», и теперь княжеский дворец стал полем сражения — нукеры бревном высадили ворота, и бой теперь кипел по всей его территории. Еще более яростное сражение гремело у Десятинной церкви, где монголы по приставным лестницам карабкались на частокол и откуда их сбивали русские воины. Когда степняки сумели разрушить ограду и прорваться внутрь, то сражение закипело прямо на площади перед церковью, бились на паперти и у самых каменных стен храма. Истекающего кровью воеводу Дмитра взяли арканом и бросили под ноги коня Субудая, однако старый воин не решился решать судьбу столь важного пленника, а отправил его в ханскую ставку к Батыю. Бой на площади еще продолжался, когда нукеры стали ломиться в церковные двери — крики ужаса и отчаяния донеслись из-за толстых каменных стен. А затем старый монгольский полководец увидел, как десятки охваченных страхом людей полезли на крышу Десятинной церкви, таща с собой свое добро. С каждой минутой их становилось все больше и больше, вскоре уже ими была покрыта вся кровля древнего храма, а они продолжали лезть из церкви наверх. Отчаянные крики ужаса летели к самому небу, заглушая треск пожара и грохот сражения, некоторые из киевлян от страшной давки на крыше срывались и падали вниз, разбиваясь о каменные плиты двора. А затем раздался страшный грохот, и Субудай не поверил своим глазам — огромный храм начал рушиться, по его стенам поползли трещины, он стал медленно оседать, а купола стали проваливаться внутрь, рассыпаясь на глазах. В церкви поднялся такой жуткий вой, что старому полководцу стало не по себе, а затем вся каменная громада, поднимая тучи пыли, со страшным грохотом рухнула вниз. А затем наступила жуткая тишина, прерываемая лишь громкими криками и стонами раздавленных людей, которые доносились из-под груды развалин, в которую превратился некогда прекрасный храм. Все было кончено, Киев пал. Было 19 ноября 1240 года.

* * *

А теперь буквально несколько слов о наиболее важных событиях легендарной обороны. То, что штурм велся со стороны Лядских ворот, зафиксировано всеми источниками, и сомнений в этом быть не может, так же как и в том, что это было самое удобное место для приступа. То, что киевляне во время осады совершали вылазки, косвенно подтверждается тем, что им удалось захватить знатного пленника — Товрула, от которого они и получили сведения о монгольских войсках. О том, что Батый, раздосадованный длительной обороной города и большими потерями орды, послал послов к защитникам с предложением открыть ворота, сообщает Никоновская летопись, об этом же свидельствует и В. Татищев. «И послал Батый в Киев ко горожанам, говоря такое: «Если покоритесь мне, будет вам милость; если же противитесь, много пострадав, зло погибнете». Горожане же никак не послушали его, но злословили и проклинали его. Батый же, разгневавшись весьма, повелел с великою яростью приступать ко граду». Из этих сообщений мы видим, что именно после этого ответа киевлян и начались яростные бои на участке стены у Лядских ворот, именно здесь и был нанесен главный удар после длительной подготовки. Страшный накал боев в Киеве также единодушно отмечают все летописи, это же подтверждают и археологические раскопки: «И тако многими пороки выбиша градныя стены, и внидоша во град, и гражане противу их устремишася; и ту бе видети и слышати страшно лом копейный, и скепание щитов, и сътрелы омрачиша свет, яко не бе видети неба в стрелах, но бысть тма от множества стрел татарских, и всюду лежаша мертвии, и всюду течяше кровь аки вода» (Никоновская летопись).