Впрочем, эти события являли собой лишь верхнюю часть айсберга: по существу, первый министр уже два года был отстранен от власти и находился под надзором Воронцова и Шувалова, не спускавших с него глаз. В указе от 27 февраля 1758 года объявлено об аресте «канцлера Бестужева»: государыня напоминала, сколько терпения и великодушия она проявляла в отношении сего лица, чью нечестивую хитрость и варварство заметила уже давно. Министр обвинялся теперь в таком злодеянии, как оскорбление величества! Такова расплата за сопротивление перемене политического курса Елизаветы и неприятие Версальского договора. Вскоре императрица распорядилась подвергнуть Восточную Пруссию продолжительной оккупации, и русские впрямь оставались там до самого конца войны. Командование армией империи было поручено пятидесятилетнему Виллиму Фермеру, который особо проявил себя при первом завоевании Мемеля.

Русские в полной мере оправдали свою репутацию варваров. Когда отступали на восток после победы под Гросс-Егсрсдорфом, они избрали тактику выжженной земли, не щадя даже собственных войсковых запасов. Их бесчинства вошли в поговорку. Во дворце Жердо они резали скот в гостиных, а готовя себе еду, пускали на дрова драгоценное дерево столов и комодов. По мнению Архенгольца, со времен нашествия гуннов Европа не видела такого бедствия: русские заодно с татарами, казаками и калмыками опустошали край «огнем и мечом», как настоящие чудовища, убивали и калечили безоружных мирных жителей просто «ради сатанинского наслаждения». Многие женщины кончали с собой, чтобы избежать «скотской страсти» захватчиков. Как бы там ни было, одно очевидно: Апраксин оставил свои войска в состоянии полнейшего разброда.

Когда наступила зима 1757 года, Фридрих был убежден, что больше ему нечего опасаться русских. Слухи о том, что здоровье императрицы быстро ухудшается, все более усиливаясь, укрепляли его в мысли, что теперь можно отвести свои войска из Восточной Пруссии, чтобы использовать их против австрийцев. К концу года в этом регионе оставалось всего 8000 солдат, притом не из лучших. Однако русская государыня, побуждаемая неукротимой ненавистью к Гогенцоллерну, рассчитывала возобновить наступление, как только лед на реках окрепнет: надобно действовать, утверждала она, дабы обеспечить безопасность России перед лицом угроз, исходящих от прусского короля.

Кенигсберг в силу своей славной репутации и стратегического значения собирались взять как можно скорее. Захват этого города позволит двинуть армию в направлении Померании и там осуществить соединение со шведским войском. На Висле расположится войсковое соединение, силами которого будет обеспечиваться связь с высшим армейским командованием.

Население Восточной Пруссии охватила паника. Первый военный заем в ожидании русского наступления был потрачен на Кенигсберг: 90 000 талеров на подготовку города к обороне. На укрепление ограждений, крепостных стен и рвов были посланы 400 крестьян, но в отсутствие действенного военного прикрытия эти меры оказались тщетными. Ополчение создавалось в спешке, состояло оно из двух дивизий: одну набрали из конных мясников, кучеров и винокуров, подкрепив эту кавалерию тремя тысячами пеших горожан, вооруженных мушкетами, в другую входили подмастерья с косами и вилами. Некоторых горожан вынудили покинуть свои жилища, в которых на скорую руку были оборудованы лазареты. Десять дней спустя власти Кенигсберга решили отослать всех крупных чиновников в Данциг. Государственная казна, архивы и фонды университетской библиотеки, а затем также богатства церкви были перевезены в Кюстрин (ныне Костшин).

Когда Виллим Фермор, новый русский главнокомандующий, во главе войска из 27 842 человек двинулся к Кенигсбергу, он не встретил никакого сопротивления. Так случилось по небрежению Фридриха, который отказывался верить в «эту крайне неприятную новость». Ополченцы, не имея никакого опыта в ведении боя и предвидя кровавую баню, заблаговременно разбежались. Три городских нотабля во главе делегации явились в деревню Каймен, чтобы вручить акт капитуляции захватчику, которого они просили оставить за ними их права и привилегии. Фермор обещал передать их просьбу в Санкт-Петербург. 22 января высшие чины русской армии как триумфаторы въехали в столицу Восточной Пруссии. Все колокола города приветствовали их звоном. Члены гильдий и корпораций стояли плотной стеной на обочинах дороги. Во дворце Фермора встретил интендант двора Лесгеванг, сопровождаемый ответственными лицами из городской администрации, суда, консистории, университета, а также депутацией от дворянства и буржуазии. Ему вручили ключи от города, каковые тотчас были отправлены в Санкт-Петербург для передачи Елизавете.

Фермор, протестант английского происхождения, рожденный в России, тотчас развеял страхи жителей Кенигсберга. В феврале 1758 года он опубликовал манифест царицы: она сулила свое покровительство всем пруссакам, лояльным по отношению к ее персоне и ее представителям. Там же она утверждала, что армия Апраксина отступала из Восточной Пруссии без приказа с ее стороны, признавалась, что весьма удручена бесчинствами, которые творили ее подданные. И давала понять, что если ныне русские войска вернулись в эти края, то отчасти затем, чтобы доказать, сколь благотворно доброта и терпимость императрицы влияют на дисциплину ее воинов.

Что до Фридриха, он, не желая признавать своих ошибок, на первых порах все же смирился с необходимостью осознать «скверную новость». Но обвинил англичан в том, что они плохо содействуют ему в его борьбе.

Фермор не ограничился захватом Кенигсберга: он продолжил свой путь на запад. На очереди было завоевание Бранденбурга. Маршал с восьмидесятитысячным войском достиг Кюстрина в июле 1758 года, и Дона не доставил ему никаких хлопот. Взбешенный Фридрих сам выехал в войска, призывая защитников города продержаться до своего прибытия, грозил ужасными пытками и смертью любому, кто вздумает сдаться. Подъехав к Франкфурту-на-Одере, он увидел Кюстрин в огне. Марш русских на Берлин казался беспощадно неотвратимым. Однако военный гений Фридриха помог ему отсрочить их окончательную победу. В сражении у Цорндорфа он столкнулся с яростным сопротивлением этого «сброда», пришедшего с востока. 25 августа в восемь утра началась битва, в которой 50 000 русских, преимущественно пехотинцев, сошлись с 30 000 пруссаков. Прусская кавалерия под началом генерала Зейдлица в конце концов заставила врага отступить. Полк правителя Прус-сип захватил снаряжение и кассу русской армии. Недостаток боеприпасов и усталость бойцов помешали Фридриху окончательно раздавить войско Фермера, которому удалось отойти к реке Варте.

Для Елизаветы речи не было о том, чтобы уступить, даже если бы ради уничтожения пруссака пришлось пожертвовать последним из своих людей и последним рублем. Сочтя Фермера слишком робким, она заменила его Петром Салтыковым, воином опытным, но пожилым. Императорская армия потеряла 19 000 человек; 3000 попали в плен, в том числе несколько генералов. Рассматривая этих пленников, Фридрих размышлял вслух: «У меня нет Сибири, чтобы сослать их туда. Пусть их бросят в казематы Кюстрина!» Когда же пленные офицеры высокого ранга осмелились запротестовать, он велел сказать им, что такое обхождение — расплата за неспровоцированные бесчинства их войск.

Как стратег Фридрих побеждал русских, но ничто не могло им помешать продолжать свой путь на запад. Что до императрицы, она нашла убежище в созерцании. Елизавету утомило противоречие между реваншистским стремлением разделаться с прусским королем, даже если надо пожертвовать ради этого государственной казной и — вопреки ее принципам — жизнями подданных, и желанием установить прочный мир. Она запиралась в императорских часовнях и все молилась, молилась. Ее посты становились строже, она пренебрегала мнением врачей, стараясь искупить свои грехи и пролитую кровь.