Это странное заявление на работу звучит как произведение Эдгара По «Бес превратности». Только граждане США могли поступить на службу на американский флот, и, таким образом, это заявление в любом случае не увенчалось бы успехом. Но зачем он сознательно снижает свои шансы, называя себя дезертиром?

Самая странная деталь этого самоубийственного заявления – это ключ к тому, что можно назвать его логикой. 47-й полк Французской армии – это полк, к которому принадлежал отец Рембо с 1852 года до выхода на пенсию в 1864 году.

Как тоскующий по берегу bateau ivre (пьяный корабль), «Джон Артур Рембо» – это еще одно мимолетное воплощение фантазии о капитане Рембо: солдат, который в конце концов дезертировал и вернулся домой.

Эти нелогичные поступки кажутся странными только потому, что они происходят вне милостивого убежища поэзии. Рембо оставляет страницу, не меняя личину. Фантастическое curriculum vitae[627] «Одного лета в аду» и хаотический личный парад «Озарений» принадлежат к той же истории: поискам пропавшего человека, который никогда не существовал.

Месяцем позже в Гамбурге бывший «преподаватель гуманитарных наук и языков» сидел в маленькой будке, продавая билеты в Cirque Loisset (цирк Луассе)[628]. Возможно, он также работал в качестве переводчика. Те, кто утверждают, что «Парад» относится ко времени пребывания Рембо под куполом цирка, возможно, указы вают на последнюю строку как на приватную шутку переводчика – «лишь я один обладаю ключом от этого варварского парада», – но (цирк Луассе) никогда не пачкал свои опилки убогим ярмарочным парадом-алле из «Парада», где «искаженные, бледные, воспламененные или свинцовые лица. Игривая хрипота голосов. И беспощадный размах мишуры!». Цирк Луассе гастролировал по всей Европе, подобно странствующему двору, на протяжении нескольких поколений. За его акробатками в блестках ухаживали князья, а дисциплина была строже, чем в Голландской колониальной армии[629].

Рембо оставался при цирке несколько недель, увидел Копенгаген и Стокгольм, а затем сбежал. Его имя дважды встречается в реестре иностранцев Стокгольма в июне 1877 года, в первый раз он был отрекомендован как «агент», во второй как «моряк»[630], но это, видимо, были скорее идеи, чем занятия. В очередной раз он впал в нужду.

К счастью, французский консул в Стокгольме оказался более сговорчивым, чем его коллега в Бремене. Молодой человек, сбежавший из цирка, был посажен на корабль, направлявшийся в Гавр. В конце концов он добрался до Шарлевиля пешком[631].

До момента аукциона Друо в 1998 году, посвященного Рембо, о последующих трех месяцах не было никаких сведений. Обнаруженные записи интервью Рембо своему первому биографу показывают, что осенью 1877 года он вернулся в Марсель. Его видел там Анри Мерсье (человек, который предположительно владел фабрикой по производству мыла). Рембо достиг последней стадии нищеты, хотя его настроение было неуместно приподнятым: «На обратном пути из Италии Мерсье встретил в Марселе А. Р. в состоянии крайнего обнищания. Утверждал, что живет воровством и делает нечто еще худшее с циничным капуцином. Проживает в монастыре. Мерсье предложил ему пять франков. Рембо сказал, что «5 франков никогда не будут лишними», взял деньги и сбежал»[632].

Этот подозрительно богатый кусок жизни – расплывчатая роль Артюра Рембо в качестве нищего, содомита, богохульника и вора, но он не совпадает с изображением в одном из писем Делаэ Верлену – Le Capucin folâtre («Резвого Капуцина»)[633], но подходит в качестве другой части головоломки. Опасаясь приближения зимы, Рембо нацелился на Александрию, которую Суэцкий канал превратил в процветающую международную биржу труда.

Тело снова подвело Рембо. Он заболел во время переезда. Врач диагностировал «желудочную лихорадку с воспалением и истончением стенок желудка, вызванную трением ребер о живот в результате чрезмерного хождения пешком»[634].

Это необычное заболевание, возможно, было изобретено самим Рембо. Идея, что от чрезмерного хождения изнашивается желудок, вполне соответствует парадоксам его chansons: даже устройство внутренних органов обречено на саморазрушение. Мир тела Рембо не свидетельствовал в пользу всеблагого Творца: ребра вдаются вовнутрь, волосы вызывают головные боли, еда – голод.

Пассажира в лихорадке высадили на побережье Италии в порту Чивитавеккья и сразу отправили в больницу – в его пятую больницу за пять лет. Когда его желудок пришел в норму, он побывал в Риме, а затем к концу 1877 года вернулся в Арденны через Ниццу (возможно) и Марсель[635], полный образов, которые никогда не увидят свет: «Но об этом я умолчу – чтобы не стали завидовать поэты и визионеры. Я в тысячу раз богаче, будем же скупы, как море»[636].