Сделав над собой усилие, я изображаю улыбку. Страх мешает мне говорить, двигаться. Это мой старый враг, он преследует меня с самого детства. Страх перед будущим. Страх перед тем, что ждет меня там, за деревьями. Страх при мысли о том, что все страдания, пережитые Кочевниками и Книжниками – это только преддверие новой, неведомой угрозы.

– Я с тобой, Лайя.

До сих пор Рехмат не докучала мне своим присутствием – очевидно, я не слишком хорошо скрываю свою неприязнь. Ее фигура, сотканная из солнечного света, плывет рядом со мной, не колеблется и не отстает, несмотря на ветер.

– Когда он придет, я не оставлю тебя.

Я киваю. Но я все еще не доверяю ей. Потому что я должна, обязана убить Князя Тьмы, а она когда-то его любила.

«Любовь». Снова и снова я возвращаюсь к этому слову. Дарин попал в тюрьму из-за любви. Из-за любви Элиас отказался от жизни в мире людей и от будущего. Князь Тьмы ищет мести из-за того, что прежде любил слишком сильно.

Я пытаюсь отогнать мрачные мысли. Только благодаря любви я жива до сих пор. Я люблю Элиаса и поэтому, глядя на него, вижу не Маску и не Ловца Душ, – как бы он ни старался. Любовь заставила Кровавого Сорокопута вести свою армию в пустыню вместо того, чтобы отобрать Империю у Коменданта.

Но даже любовь не поможет мне, если я не узнаю подробности истории Князя Тьмы. До Земель Ожидания остался один день пути, у нас нет времени. Я придерживаю лошадь и жду, пока не покажется кибитка Мамы Рилы. Шан правит лошадьми, а кеханни с закрытыми глазами сидит рядом и беззвучно шевелит губами.

– Я еще не готова, девочка, – говорит она, почувствовав мое присутствие.

– Наше время на исходе.

Когда она открывает глаза, я вижу, что их белки налиты кровью, как будто женщина не спала несколько суток. Ее пристальный взгляд затягивает в бездонный темный колодец. У меня вдруг кружится голова, и я хватаюсь за луку седла, чтобы не упасть с лошади. Лишь после того, как Мама Рила отворачивается, я прихожу в себя.

– Нет.

– Поторопись, – настаиваю я. – Как только мы пересечем границу Леса, он об этом узнает. И придет за нами.

Мама поднимает голову и смотрит в сторону Земель Ожидания с таким видом, словно заметила Лес впервые.

– Приходи ко мне в самый темный час ночи, – приказывает она. – Когда уснут звезды. Приходи, и ты услышишь Историю. – Она делает ударение на последнем слове, как будто речь о чем-то единственном в своем роде. И снова закрывает глаза. – Хотя и не знаю, поможет ли тебе это.

* * *

Рехмат будит меня после полуночи. В свете растущей луны жухлая трава кажется синей. Золотая женщина освещает мне дорогу к кибитке Мамы Рилы, но я с трудом передвигаю ноги. Я умоляла Маму найти эту историю. Почему же сейчас, когда настало время узнать правду, я совсем не уверена, что хочу ее выслушать?

По пути я замечаю Элиаса, который патрулирует лагерь. Когда я приближаюсь, он напрягается всем телом, но не так, как прежде, когда я путешествовала с ним по Землям Ожидания. Тогда его душа была как открытая рана, и мои попытки его коснуться были мучительны для него. Сейчас он напоминает мне натянутую струну лютни, которая жаждет, чтобы пальцы музыканта пробежали по ней.

– Кровавый Сорокопут будет здесь к рассвету, – произносит он, изучая далекую гряду холмов. – До рощи джиннов не больше четырех дней пути.

Чаща кажется мне непроходимой, и Элиас перехватывает мой недоверчивый взгляд.

– Лес пропустит нас, – обещает он. – И роща джиннов тоже.

Я всякий раз содрогаюсь, вспоминая об этой роще. Рехмат ненавидит ее точно так же, как я ненавидела Кауф, потому что там страдал ее народ. Но у меня есть собственные причины избегать рощи джиннов. Именно там я узнала страшные вещи о своей семье. Я узнала, что моя мать еще жива, и что она убила моего отца и сестру, чтобы избавить от пыток в темнице Керис. Я услышала песнь своей матери, звук ее преступления. С этим треском оборвалась жизнь моих родных и разрушилось ее сердце.

Я до сих пор слышу этот звук в своих кошмарах. Так часто, что я не забуду его никогда. Так часто, что его отголосок продолжает звучать во мне – и днем, и ночью.

– Вернись ко мне, – просит Элиас, и я, очнувшись, с изумлением смотрю на наши сплетенные пальцы. – Я с тобой, Лайя, – продолжает он.

Он сказал мне те же слова, когда мы бежали из Блэклифа. Мне кажется, это было тысячу лет назад.

– Правда? – шепотом спрашиваю я.

Я так долго мечтала услышать их снова. Поэтому сейчас мне страшно поверить своему счастью. Я боюсь, что он отнимет руку, отстранится, уйдет.

Элиас убирает с моего лба прядь волос. От этого простого, будничного жеста меня бросает в жар.

– Я стараюсь.

Мне кажется, что расстояние между нами по-прежнему слишком велико, и я делаю шаг навстречу Элиасу.

– Но почему?

– Потому что… – Он говорит очень тихо. Сейчас что-то произойдет. Одному небу известно, что именно, но я твердо знаю: я хочу продолжения. – Потому что ты… ты моя…

Внезапно он поднимает голову, печально улыбается и отпускает мою руку.

– Тебя уже ждут.

Обернувшись, я вижу темный силуэт Мамы Рилы и мысленно проклинаю все на свете.

– Настанет день, – обещаю я Элиасу, – когда никто не помешает нам. И тогда я услышу все, что ты хотел мне сказать, до конца.

Подойдя к кибитке Мамы, я стараюсь на время забыть об Элиасе. Потому что меня ждет не знакомая мне, любящая Мама Рила, а кеханни племени Саиф. Она облачена в платье фиолетового цвета с пышными рукавами и жестким воротом, расшитое зелеными и серебряными нитями и украшенное маленькими зеркальцами. Густые волнистые волосы спускаются на плечи, подобно темному облаку, и придают сказительнице вид королевы.

Мама Рила жестом приказывает мне следовать за собой. Я оглядываюсь на лагерь, опасаясь, что его можно увидеть сверху, но мои страхи напрасны: ифриты ветра укрыли его огромным «одеялом» из тумана.

– Иди, – шепчет мне Рехмат. – Ваши воины в безопасности.

Мы с Мамой Рилой идем мимо сторожевых постов и поднимаемся на холм, окутанный белесой мглой. Когда мы добираемся до вершины, она велит мне сесть на сырую траву и опускается рядом со мной. Отсюда я не вижу лагерь. Я не вижу никого, кроме кеханни.

– История теперь живет во мне, Лайя из Серры, – начинает женщина. – Она не похожа ни на одну из тех, что я пела прежде. Я стала иной. Но не бойся. Я вернусь.

Взглянув в лицо Маме, я с содроганием вижу, что ее радужные оболочки стали белыми, исчезли даже зрачки – такие глаза я видела только у одержимых. Она сжимает мою ладонь, а из ее уст я слышу чужой рокочущий голос, который рвется из самых глубин земли.

– Я пробудился в сияющем юном мире, – произносит этот голос, и я забываю о том, что надо дышать. – Когда люди умели охотиться, но не возделывать землю, сражаться камнем, но не знали стали. В том мире я чувствовал ароматы дождя и земли, и жизни. Я был полон надежд.