Таня Салседо достойна восхищения.

И ее руки, набившие весь этот текст, достойны восхищения, они — совсем не то, что скрюченные от бесконечно низких температур пальцы Габриеля. Они — совершенно особенные, и кожа на них не такая, как у других людей, это — мутировавшая кожа, она полна неприятных подробностей в виде всаженных в плоть ржавых рыболовных крючков и обломков лезвий.

Таня Салседо — хитрюга, каких мало.

Она не просто пишет письмо, она задает вопросы и подкрепляет их крючками и лезвиями. Вопрос — крючок, вопрос — лезвие. И попробуй только не ответить на них или ответить неправильно, крючки и лезвия разорвут тебя в хлам. Исполосуют. Не оставят живого места.

Бывают ли счастливы голуби? — иди ты к черту, Таня!

Я могла бы сделать тебя счастливее? — иди ты к черту, Таня!

Я могла бы составить смысл твоей жизни? — иди ты к черту, Таня!

Мы встретимся как влюбленные или как друзья? — иди ты к черту, Таня!

Подойдет ли мне «8–9–8»? — иди ты к черту, Таня, кури, что хочешь!..

Хорошо еще, что рыболовные крючки не достигают глубин, на которых плавают крамольные мысли Габриеля, вернee, — одна-единственная, сверкающая ослепительной чешуей, мысль — иди ты к черту, Таня!.. На поверхности же дела обстоят прекрасно,

я очарован тобой до самой последней возможности, я мечтаю о тебе, и жду волшебного, замечательного, лучшего на свете Туниса, где мы встретимся как влюбленные, чтобы больше не расставаться никогда.

Целую тебя, моя девочка, навеки твой

Габриель

«Моя девочка» — такой же явный перебор, как и «навеки твой», но Таня будет в восторге, и амариллис будет в восторге, и зеркало, и сраная кукла Пилар (уменьшенная копия сраного манекена Васко), о портрете покойной бабушки и говорить не приходится. «Встретимся как влюбленные, чтобы больше не расставаться никогда»? С тем же успехом можно встретиться, как друзья, как фанаты Дзамбротты и Виктора Вальдеса, как поклонники Федерико Гарсиа Лорки, великого поэта; как официанты, приехавшие обслуживать конгресс по проблемам рака предстательной железы — никакой особой разницы нет, ведь Габриель вовсе не собирается ехать в Тунис. И он наверняка сможет оттянуть время и задвинуть Тунис подальше либо вообще отправить его в мезосферу, где тот замерзнет насмерть и перестанет существовать как государство.

Лучше бы Тане продолжать курить сигары «Боливар».

С ними она была дерзкой, независимой и непредсказуемой, маленьким диктатором, необъезженной лошадкой, femme fatal, братской могилой разбитых мужских сердец. Разве мог Габриель предположить, что все закончится так скоропостижно и так банально?

В причины дальнейшего молчания Тани он не вдается, хотя и предполагает, что рано или поздно она себя проявит.

Но пока проявляет себя Рекуэрда, слегка осоловевший от вина:

— Давно хочу спросить тебя умник… Кто посоветовал тебе отпустить бороденку?

— Моя девушка, а что? — настораживается Габриель.

— По-моему, у нее не все в порядке со вкусом.

— Это почему же?

— Потому что борода тебе не идет.

— Вам-то какое дело?

— Никакого, но выглядишь ты по-дурацки. Все равно как десятилетний ребенок нацепил бы на себя кусок пакли, залез на стул и принялся бы рассуждать о мировых проблемах. Сколько тебе лет, умник?

— Давно не десять.

— Один черт, лучше бы тебе сбрить ее.

А тебе не мешало бы приземлиться на тренажеры и прекратить жрать в неограниченных количествах, — думает про себя Габриель, но ничего такого вслух не произносит.

— Ладно, чего надулся? Я пошутил. Пошутил. Ты, в общем, неплохой парень. Умеешь составить компанию и вовремя сказать, чего нужно. Тебе бы политикой заняться.

— Я стараюсь держаться от политики подальше. Ничего хорошего в ней нет.

— Что ж, это правильный подход к делу. Держись от нее подальше. А заодно и от хозяйки здешних райских кущ.

Рекуэрда повторяется или не хочет слышать того, что втолковывал ему Габриель.

— Я уже говорил вам. Не стоит волноваться на ее счет.

— А я волнуюсь. Я только то и делаю, что волнуюсь о Ней. Я видел ее два раза, так же как и ты. К ней не достучишься, она вечно занята на своей кухне, а двери вечно заперты. Я понимаю, работы здесь невпроворот, но и отдыхать когда-нибудь надо, ведь так?

— Так.

— Я видел Ее два раза, но мне хватило бы и одного. Чтобы сказать Ей то, о чем я говорил тебе целый вечер. Вот уж не думал, что дожив до сорока пяти, буду сохнуть по русской. Есть у тебя какие-нибудь объяснения?..

* * *

…Никаких объяснений нет.

Веснушчатая орхидея водворена на место, но, прежде чем вернуть ее, Габриель не удержался и сунул нос в вазу: вдруг откроется секрет жизнестойкости цветка?

То, что он увидел внутри, не предназначено для человеческих глаз, и вообще не предназначено для существ, у которых есть глаза. Это могло бы понравиться червям, но червей-то в странном гумусе как раз не наблюдается. Зато есть много всего другого: крохотные осколки клювов или костей, собственно кости, похожие на рыбьи, мелкие бледные корешки (самому цветку они не принадлежат), остатки каких-то волокон; волос — достаточно толстый, то ли светлый, то ли седой, несколько перьев величиной с ноготь, металлический кругляшок сантиметром в диаметре,

высохшее тельце термита.

Габриель знает точно — это термит, а не, к примеру, сигарный жучок Lasioderma serricorne. Он запомнил термита во всех подробностях, и это — татуажные подробности его связи с носительницей кобуры Христиной. Габриель пытается представить тот участок шеи бывшей возлюбленной, где восседал термит, но вместо этого в голове его проплывают совсем другие картинки, на первый взгляд никак не связанные между собой: большой дом с открытой террасой, посадками и мандариновой рощей, где он мог видеть такое сооружение? В одном из путеводителей?

Нет.

В одной из книг, посвященных интерьерам?

Тоже нет.

В интерьерных книгах дома выглядят новехонькими, свежими, только что выкрашенными или искусно состаренными, про этот дом такого не скажешь: он порядком обветшал, хотя и старается держаться молодцом. Впечатление такое, что давно (лет десять назад) дом населяла большая семья, но по каким-то причинам бросила его и бежала в спешке. За мандариновой рощей и посадками никто не ухаживает, они пришли в упадок; гамак, натянутый между деревьями, превратился в выцветшую тряпку. Стекла в оконных рамах — мутные, пыльные, в черепичной крыше не обошлось без провалов, дверь болтается на одной петле.