— Э-э! Привет, Габриель. — Таня машет ему рукой из монитора. — Ты меня слышишь?

— Я слышу. Привет, Таня.

Несколько секунд кубинка бесцеремонно рассматривает Габриеля, хмурится, растягивает губы в улыбке, облизывает их кончиком языка, морщит переносицу — и снова улыбается.

— Что-то не так? — интересуется Габриель.

— Все так. Ты красавчик и отпустил бороду! О-о!!! Это же здорово!

— Я не отпускал. Она сама выросла. Я вижу, что твой второй глаз такой же замечательный, как и первый. И с ним все в порядке…

— Смешной! Ты смешной! Но все равно красавчик. У нас вечер, а у вас?

— У нас ночь. Это тебе, — спохватывается Габриель и придвигает веснушчатую орхидею поближе к монитору. — Это тебе, от всего сердца. Я рад тебя видеть.

Картинка на секунду теряет четкость и распадается на пиксели, но слезы умиления, выступившие на глазах Тани, все равно очевидны.

— Какой красивый цветок. Никогда не видела таких.

— Я выбрал его для тебя. Специально.

— Спасибо, Габриель, спасибо. Ты мечтатель, я так и знала. Ты нежный.

— Конечно, я ведь курю «8–9–8». — В подтверждение этого Габриель затягивается и выпускает клубы дыма.

— Тебе идет сигара и идет борода. Ты просто вылитый Фидель. Вылитый Че. Обещай мне не сбривать ее…

— Обещаю.

— Привет тебе от деда.

— Привет и ему. Он стал реже писать. Что случилось?

— Он болел.

— Что-нибудь серьезное?

— Нет-нет, — пугается Таня на той стороне монитора. — Был сердечный приступ, но все обошлось. Теперь дела идут на поправку. Расскажи, что у тебя происходит?

— Все как обычно. Работа.

— Ты много работаешь, да?

— Не без этого.

— Но, надо полагать, и отдыхаешь?

— Время от времени.

— А как ты отдыхаешь?

— Встречаюсь с друзьями. Играю с ними в шахматы, играю в маджонг.

— Что такое маджонг?

— Игра, где очень много красивых костей. Ее еще называют «Китайской игрой четырех ветров». А кости в ней похожи на домино, но только отчасти. Рисунки на них другие.

— Что же там нарисовано?

— Самые разные символы. Иероглифы. Птицы Люди. Цветы. И названия костей прекрасны.

— Назови хотя бы несколько.

— Три дракона — красный, зеленый, белый. Четыре ветра. Бамбуки и доты. Сезоны…

— Мне бы хотелось сыграть в эту замечательную игру! Сыграть с тобой.

— Не получится.

— Почему? — Таня, совершенно по-детски фыркает и надувает губы.

— В эту игру нельзя играть вдвоем, только вчетвером.

— Вчетвером, да? От четырех отнять одного — получится три. У тебя трое друзей?

— Пожалуй, что так.

— Ты же писал, что у тебя проблемы с друзьями.

— Эти проблемы — не глобальные. Есть люди, с которыми мне приятно общаться, вот я и называю их друзьями.

— Расскажи про них. Чем они занимаются?

— Один — полицейский, очень серьезный человек. Еще один — профессиональный фотограф, и уж поверь, он снял бы тебя потрясающе. А еще один…

Тут Габриель ненадолго замолкает, он и понятия не имеет, чем занимается китаец Ван. Ван мог нагрянуть к родственникам, которые держат забегаловку с фаст-фудом, он мог оказаться туристом, слегка подзадержавшимся в Городе (но какой турист будет возить за собой сундук с маджонгом?); мог оказаться студентом, аспирантом или представителем фирмы по изготовлению игрушек сомнительного качества, приехавшим для изучения рекламаций, но все это выглядит блекло на фоне полицейского и фотографа-профессионала и — особенно — на фоне Габриеля и его бороды.

— А еще один— китаец. Чем он промышляет, я не знаю. По ходят слухи, что он стоит во главе самой мощной из мафиозных группировок Триады в Европе…

— Правда?

— …или занимается промышленным шпионажем в пользу Поднебесной.

— Правда?

— Правда — одно из двух.

— А твой друг-полицейский в курсе?

— В курсе, но игроки в маджонг никогда не сдают друг друга.

— Ты смешной! Смешной! — Таня и сама начинает смеяться, а следом за ней улыбается Габриель. — И ты милый.

«Ты милый» звучит как приговор, не подлежащий обжалованию, любая апелляция будет отклонена. Генеральный прокурор Таня больше не улыбается:

— Ты милый. И ты красавчик.

— Нет. Настоящая красавица — ты.

— Так я тебе нравлюсь?

— Конечно. А где твой «Боливар»?

— Опс! Вот он!..

Это не полноценный «Боливар», а лишь две трети от него. На то, чтобы раскурить сигару, у Тани и десяти секунд не уходит. После чего она полностью скрывается в дыму. Но это не бессмысленный дым, какой время от времени выпускает Габриель, — между Таней и ее дымом существует связь, он похож на собачонку при хозяйке. Или на собаку покрупнее. На ретривера, путем нехитрых манипуляций с ножницами обращенного в подобие Алена Делона. Он похож на самого Алена Делона, когда тот еще был молодым и немыслимо голубоглазым — и любил таких же (молодых и голубоглазых) женщин.

Впрочем, глаза другого цвета тоже приветствуются. Глаза у Тани как раз другого цвета, но она и сама — другая. Не такая, как все остальные девушки. Вот и дым это признает, ластится к ней, сочиняет самые немыслимые послания, создает самые немыслимые фигуры; чтобы их расшифровать, понадобятся годы. Но и сейчас, при желании, можно кое-что прочесть:

земное блаженство

небесное блаженство

найденное сокровище

небесные близнецы.

Странно, что в клубах дыма вырисовалось именно это. Что его завитки в какой-то момент стали символами, часто встречающимися на костях для маджонга.

Что они сложились в комбинацию.

«Найденное сокровище» и «небесные близнецы» ни разу не выпадали Габриелю во время игры, а земное и небесное блаженство он относил к Снежной Мике. Теперь появилась Таня Салседо, значит, она и есть — «найденное сокровище»?

Но кто такие «небесные близнецы»?

Таня и кто-то еще? А может, Таня и Габриель? — но у Габриеля и в мыслях не было затевать роман с темпераментной кубинкой, слишком она далеко и слишком многого может потребовать, если вдруг случайно приблизится.

— Ты собираешься уехать куда-нибудь в ближайшее время? — спрашивает Таня.

— В ближайшее — нет.

— А как же твоя поездка в Тунис?