фото Тырнова с р. Янтра. – Е. К.). Видала в Казанлыке древнюю гробницу с росписью – очень красиво и вполне изумительно! Были на Шипке, где все усеяно русскими костями. Куда только русских не заносило…»

Валентина Михайловна – Анне Алексеевне

«3 июля 1960 г., Ленинград

Анна Алексеевна, дорогая!

Каждый день помню о Вас, потому что давно я ни к кому не питала таких хороших чувств, как к Вам, да и всей Вашей семье. Пусть это Вас не тяготит и не связывает. Может, я и не должна была бы быть столь откровенной, но не надо воспринимать это как назойливость.

Ленинград красив несказанно вечерами и ночью. Днем или слишком жарко, или льет дождь. Занимаюсь альтруизмом и устала, но не без пользы. Воскресить мертвых я, конечно, не пыталась, но живым помогла успокоиться.

В музеях внутри не была (ведь весь город – музей), почему-то не хочется. Стыдно, конечно, может, пойду еще. Была в Пушкине у Тани [Вечесловой] несколько раз. Ходили в парк и в Екатерининский дворец, в нем восстановлено несколько зал (или залов?) и весь фасад со стороны парка. Как-то и приятно, и грустно. <…> Мечтаю 9-го попасть к Вам[160] – но как? Я „безлошадная крестьянка“. Может, Вы меня кому-нибудь подсунете?

Крепко Вас целую в фаюмский портретик. [161]»

Анна Алексеевна – Валентине Михайловне

«12 декабря 1960 г., Москва

…Очень без вас скучно, когда вы опять будете с нами? Тут в продолжение 10 дней мы были в окружении американцев с Пагуошской конференции. П. Л. с ними заседал и беседовал. А я развлекала дам и кормила делегатов обедами, ужинами и т. д., так как П. Л. постоянно их приводил домой. Я до того доамериканилась, что мой английский стал с американским акцентом.

Дамы были очень забавные, некоторые хорошо говорили по-русски, потому что родились здесь. Другие рассказывали мне, как все знакомые и незнакомые в Америке, узнавая, что они едут в Москву, приходили в ужас, считая, что это безумно опасно для жизни, что надо думать о детях и не ездить в такие опасные места! Другие говорили, как в первое время они думали, что у нас на улице с ними могут быть грубы, узнав, что они американцы могут быть неприятности, и как постепенно с каждым днем они все больше и больше удивлялись, что ничего не происходит и, очевидно, это все выдумки.

Один вечер в Академии был не совсем обычный. Все началось чопорно и торжественно, но понемногу народ веселел, оказалось, что один из американских делегатов привез с собой аккордеон, который он принес в Академию. На удивление чопорных академиков, этот американец снял пиджак и начал играть. Все развеселились, начались песни, танцы, даже китайцы начали водить хоровод с американцами! Но все же это все показалось неприличным, и около 11 часов начали тушить свет. Если бы нас всех не вытурили, то веселье продолжалось бы до утра. П. Л. заметил, что, вероятно, со времени Ломоносова ничего подобного в Академии не было…»

«18 апреля 1961 г., Высокие Татры

…Вот мы опять гуляем по нашей милой Чехословакии, солнечно, как-то не жарко, хорошо ходить ногами по горам. Мы, конечно, страшно радовались и удивлялись полету Гагарина, теперь уже Луна совсем доступна. Но тут же начались неприятности на Кубе. Для чего людям драться, когда можно так хорошо занять свое время и свою энергию.

Перед поездкой сюда я получила письмо из Ленинграда о Кижах. Это все возможно, и даже очень просто. Пароход отходит из Ленинграда в понедельник и возвращается в субботу. Он довольно комфортабельный и останавливается в разных интересных местах, в Кижах и на Валааме. Так что готовьтесь. <…> Привет от П. Л. Целую Вас…»

Валентина Михайловна – Анне Алексеевне

«1 апреля 1962 г., Москва

Дорогой Фаюмчик!

Очень без Вас пустынно в Москве (вернее, в моей душе, т. к. Москву я так еще и не видела, да и не хочу) и как-то ненадежно. Вот видите, как Вы меня развратили и избаловали Вашим вниманием!

… Последние дни мело снег, и он на ходу таял, туманы, тьма и гадость. Вот сегодня проглянуло солнце, и я вылезла на улицу. Запах воздуха – понравился, хоть он и попахивал бензином. Голубей что-то осталось мало – их, говорят, ликвидируют из-за заразы какой-то, которую они распространяют.

Вот Грэм Грин в романе „Суть дела“ говорит: „Истина никогда, по существу, не приносит добра человеку – это идеал, к которому стремятся математики и философы. В человеческих отношениях доброта и ложь дороже тысячи истин“.

Читаю сейчас Стефана Цвейга – „Бальзак“. Не нравится, т. к. Цвейг вскрывает истины, о которых я бы не хотела знать. Может, он завидует Бальзаку? Правда, я прочла еще только ⅓ книги.

В „Известиях“ прочла (к вопросу о хорошем вкусе): „В одном уральском городе в ходу аспидно-черная шаль с золотым полумесяцем и надписью – „уж полночь близится, а Германна все нет“. Это страшнее голубых кошек! И вот еще прелесть из „Лит. Газеты“: „В. Кондратов написал книгу, тираж 25 000 экз. Костромское изд. Книга называется „Грамматические загадки““. И вот из нее:

Радиус:

Возьми синоним слову весел,

прибавь к нему союз

и то, что вниз гусар повесил,

когда случился с ним конфуз.

Тогда размером стану я.

Найдешь в окружности меня.

Прелесть! Правда?

Позавчера, 28-го, в 9 утра мне позвонила Ек. Павл. [Пешкова]. И трагическим голосом, задыхаясь, сказала, что ей никак не удается склеить свой дом. Оказалось, что она говорила о дне рождения (28-го) Ал. Макс. и что ей не удалось устроить встречу даже самых близких – Тимоша на даче (В. Ф. довел ее до спазм мозга), дети „в каникулах“ в Барвихе, а Марфа и Дарья – как всегда, плевать хотели на дедушку, тем более что доходы с него кончились. Ек. Павл. все же поехала за цветами и к Кремл[евской] стене – их возложить. Бедняжка очень расстроена. (А мне опять стало противно писать воспоминания!)

Может, к Вашему возвращению буду уже „завлякательной“, и Вы меня позовете в гости и смотреть уточек, которые, наверное, уже тоже вернутся на Ваш прудик.

На веточках вишни (Ваших) расцвели 4 цветочка, очень чахлых, а потом все зелененькие завязи начали осыпаться – пришлось выбросить, хоть и грустно было.

„Спартак“ все еще не шел. У меня все же время от времени начинают