Для того чтобы ясно понять, что же тогда происходило, требовался, пожалуй, талант художника. Джозеф Райт родился в Дерби в 1734 году, спустя всего тринадцать лет после возведения там первой фабрики. Фабрика братьев Ломбе уже упоминалась на страницах этой книги. Она являла собой одно из чудес новой эпохи и вскоре стала объектом паломничества для всех желавших посмотреть на новые машины. Коль скоро большая часть работы Райта посвящена феноменам промышленного прогресса, мы не ошибемся, сказав, что он был его почитателем.

Таков контекст, в котором появилось одно из самых известных полотен Райта «Эксперимент с птицей в воздушном насосе» (An Experiment on a Bird in an Air Pump) 1768 года. Странствующий экспериментатор, эффектными движениями напоминающий сказочного волшебника, установил воздушный насос на обозрение состоятельной семье (возможно, семейству торговца из Центральной Англии); в стеклянном куполе приемного резервуара насоса находится белый какаду, который борется за жизнь, с трудом стараясь вдохнуть по мере того, как из резервуара откачивают воздух. Две маленькие девочки не могут смотреть на мучения птицы, однако отец ободряет их; тем временем хорошо одетый мужчина засекает на часах время эксперимента, а на заднем плане молодая пара смотрит друг другу в глаза, не обращая внимания на страдания несчастного попугая. Пожилой мужчина на переднем плане разглядывает стеклянный сосуд и его содержимое – по-видимому, легкие человека.

Волшебник или ученый смотрит на зрителя слегка безумным взглядом и словно приглашает его в новый мир широким жестом руки. Исход эксперимента неясен, и вопрос, будет ли птица жить или умрет, остается открытым; драматическая картина ответа не дает. На полотне изображен момент наивысшего напряжения, которого художник добивается за счет контраста человеческих фигур. Джозеф Пристли, член Лунного общества и хороший знакомый Райта, утверждал во время публичной лекции в Уоррингтоне, что «истинная история напоминает эксперименты с воздушным насосом, машиной с охлаждением или электрической машиной, которые являют собой волю природы и Бога самой природы». Впрочем, не вполне понятно, что именно иллюстрирует данное полотно: неизбежность смерти или, если клапан в сосуде откроется, благословенность воздуха, данного нам Богом. Сам Райт страдал от жестокой астмы, вероятно в результате нервической меланхолии. Учитывая состояние его здоровья, появление на картине пары легких за стеклом становится особенно символичным. Отчаянное желание художника дышать и восторг от желанного вдоха придают картине особое напряжение, сулящее беду.

Впрочем, воздушный насос, изображенный на картине, представляет собой курьезную ошибку. Райт заимствовал конструкцию этого устройства у сэра Роберта Бойля, который был изобретателем так называемого пневматического двигателя, или попросту вакуумного насоса. Бойль впервые применил его в конце 1650-х годов. К моменту создания картины стеклянный сосуд насоса был заменен кожаной «тарелкой», на которой размещался стеклянный колпак. Однако Райт сохранил на полотне анахронизм в виде стеклянного купола. Для него этот образ был куда важнее, чем научная точность. Пустой шар или пузырь в то время служил символом бренности и обмана. Стеклянные шары, пустые сферы и мыльные пузыри были привычными элементами живописи в жанре ванитас[212]. Именно поэтому Райт испытывал необычайное душевное волнение, создавая машину-гибрид, в которой сочетался двойной насосный механизм XVIII века и стеклянный купол из предыдущего столетия. Изобразительный, научный и религиозный контексты всегда усиливают друг друга.

В качестве картины-компаньона можно вспомнить другое полотно Райта, законченное им двумя годами ранее, – «Философ, объясняющий модель Солнечной системы, в которой лампа замещает Солнце» (A Philosopher Giving that Lecture on the Orrery, in which a Lamp Is Put in the Place of the Sun). На этом холсте еще один странствующий лектор демонстрирует зрителям механическое устройство, при помощи которого отмечают движение Солнца и планет. Скрытый источник света освещает лица главных зрителей, при этом все остальное помещение погружено во мрак; кольца на инструменте изображены по всем законам геометрии, а лица, внимательно наблюдающие за экспериментом, напоминают планеты, освещенные мимолетным лучом солнца. Пожалуй, это одно из самых завораживающих изображений света знаний и изобретательского пыла, характерного для середины XVIII века.

Последовавшую серию из пяти картин начала 1770-х годов, включая такие работы, как «Мастерская кузнеца» (A Blacksmith’s Shop) и «Кузница. Вид снаружи» (An Iron Forge Viewed from Without), стали называть ноктюрнами во многом из-за того, что Райт постоянно играл на цветовом контрасте, стремясь подчеркнуть качество освещения. Впрочем, эти картины можно отнести и к индустриальным пейзажам, поскольку главный акцент в них сделан на промышленном труде и трудолюбии. Преданность делу отныне воспевается подобно дару Божьему.

На картине «Кузница. Вид снаружи» Райт изображает новое оборудование, стремясь подчеркнуть величие XVIII века. Кузнеца на картине можно сравнить с современным Вулканом, богом огня, которого часто изображали с кузнечным молотом в руках. В раскаленном добела куске металла, выкованном под навесом или в каком-то загоне, где размещаются ясли для скота, можно усмотреть образ младенца Иисуса Христа. Нередко встречается на полотнах, посвященных Рождеству Христову, и «огненное дитя» из одноименной поэмы Роберта Саутвелла. Свет всегда свят. В качестве подписи к картине как нельзя лучше подойдут слова из труда Уильяма Бекфорда «Фрагменты путешествия по Англии» (Fragments of an English Tour), изданного в 1779 году: «Слабый ветер, шелестевший в деревьях, соединяясь с журчанием воды и усиленный звуками кузни, гремел в моих ушах. Слева шаткий мост вел в заросли. Внутри помещения раскаленная печь, машины, ударяющие по огромным брускам докрасна раскаленного железа, которое время от времени выбрасывает во тьму снопы ярких бесчисленных искр». В этих строках появляются интонации и эмоции романтизма начала XIX века. Во Франции это направление уже переживало апофеоз.

Летом 1788 года казалось, что в политических делах наконец-то настал порядок. Первый министр Уильям Питт пользовался неограниченным доверием Георга III, и их крепкое партнерство сулило продолжительный период стабильности. Как говорили в ту пору, Питт был «другом короля». И на то имелась веская причина. В свое время Питт помог решить финансовые вопросы правительства, создав профицит бюджета и уменьшив государственный долг; он снизил объемы контрабанды и увеличил доходы казны. Питт укрепил флот и, заключив тройственный союз с Голландией и Пруссией, восстановил репутацию королевства в Европе и во всем мире. Когда Испания попыталась захватить британские торговые суда у западного побережья Канады, она была вынуждена отказаться от этой затеи и освободить корабли; Франция, союзник Испании, была не в том положении, чтобы помочь ей. Отныне Англия стала носить титул «владычица морей».