class="p1">— Я сама не понимаю, зачем пошла за вами, — сказала я. — Но вряд ли мне хотелось поговорить с вами об Айдзаве.

— Откуда вы знаете, что вряд ли, если говорите, что не понимаете, зачем за мной пошли?

— Потому что, когда шла за вами, об Айдзаве я не думала.

Некоторое время она смотрела на меня молча, слегка нахмурившись.

— Вы плохо себя чувствуете?

— Сегодня вечером, — сказала я, — я встретилась с частным донором. Донором спермы.

Юрико Дзэн пристально посмотрела на меня.

— Он что-то вам сделал?

Я мотнула головой. Юрико Дзэн долго смотрела на меня, затем опустила взгляд на свои колени. Потом отодвинулась на самый край скамейки и подбородком указала мне на другой край. Я поняла это как приглашение и села, продолжая сжимать ремешок сумки.

— Айдзава что-то рассказывает обо мне? — спросила Юрико Дзэн после долгого молчания.

— Он говорил, что вы помогли ему в трудный период, — ответила я.

Она тихонько вздохнула и улыбнулась.

— А подробности вы знаете? Об этом его трудном периоде.

Я покачала головой.

— Я-то не считаю, что помогла ему, но он постоянно об этом твердит. Поскольку это единственная причина, по которой он остается со мной, — проговорила Юрико Дзэн и после паузы продолжила: — Он рассказывал вам о своей бывшей?

Я вновь покачала головой.

— Однажды Айдзава предпринял что-то… что-то вроде попытки самоубийства, — сказала Юрико Дзэн, разглядывая свои сцепленные пальцы. — Незадолго до того, как мы с ним познакомились. Не знаю, действительно ли он решил умереть или сделал это в состоянии аффекта, но, в общем, он принял чудовищную дозу какого-то лекарства и в самом деле чуть не умер. Препарат он раздобыл, пользуясь своим врачебным статусом. Случился скандал, и ему пришлось уволиться из больницы. Лицензию у него не отобрали, но нервы попортили. Да еще его хрупкая душевная организация…

— Я не знала. Он говорил, будто какая-то девушка… — Мой голос вдруг сел, и пришлось откашляться.

Юрико Дзэн кивнула.

— Они уже планировали свадьбу, все было хорошо, но тут вдруг Айдзава выяснил, что никто не знает, кто его настоящий отец. И рассказал об этом своей девушке. Наверное, решил, что такие вещи нельзя скрывать. И это разрушило все. Она с ним порвала. Сказала, что нельзя рожать ребенка, у которого четверть генов непонятно от кого. Тут вмешались и ее родители — не захотели, чтобы их внуки имели мутную родословную. Видимо, это стало для Айдзавы ударом, ведь он ей так доверял. Они встречались много лет, еще с университета.

Я молча слушала.

— Где-то года через два после этого он прочитал в газете мою статью, начал ходить на наши собрания. Сначала было прямо заметно, как ему тяжело. О себе он говорил мало, но очень внимательно слушал. Может быть, он почувствовал, что нашел свое место в этом мире.

Юрико Дзэн замолчала и только изредка моргала, будто размечая пространство перед собой каким-то известным ей одной способом. Иногда белки ее глаз поблескивали в свете фонаря. Потом она подняла голову и посмотрела на меня.

— Я вам сказала, что Айдзава остается со мной только по одной причине. Но есть еще одна — жалость.

— Жалость? — переспросила я.

— Да, — подтвердила Юрико Дзэн. — Айдзава меня жалеет. Не только из-за того, что я не знаю своего отца, но и из-за того, что произошло со мной в детстве. Вы, наверное, читали об этом.

Я по-прежнему молчала.

— Но на самом деле он не знает ничего. Я ему не рассказывала. — Она вскинула голову. — Сказала только, что меня изнасиловал человек, которого я считала своим отцом, и все. Айдзаву это настолько потрясло, что я не смогла говорить дальше. О том, что это произошло не раз и не два. Что со временем мой так называемый отец стал приглашать приятелей, и они все вместе делали со мной то же самое. Что он мне угрожал. Что он не ограничивался домом — сажал меня в машину и отвозил на пустынный берег реки, и туда приезжала еще одна машина, из которой выходили другие мужчины. Как я разглядывала тогда облака и всматривалась в силуэты других детей, моих ровесников. Детей, которые играли вдалеке.

Я молча разглядывала профиль Юрико Дзэн.

— Почему вы хотите родить ребенка? — спросила она после небольшой паузы.

Между нами пронесся порыв влажного ветра. Теплый воздух погладил меня по руке, прядь волос упала на щеку. Юрико Дзэн смотрела на меня, слегка сощурившись.

— А для этого нужно обоснование? — спросила я в ответ, с трудом выговаривая слова.

— Может, и не нужно, — улыбнулась Юрико Дзэн. — Желание в обоснованиях не нуждается. Даже если вы хотите чего-то, что сделает другому человеку больно, обосновывать это не обязательно, ведь так? Может, и правда не нужны никакие обоснования для того, чтобы кого-то убить или родить.

— Я понимаю, что это противоестественно, — сказала я, — ну, то, что я хочу сделать.

— Противоестественно? — со смешком повторила она. — Это на самом деле не так уж важно.

— В каком смысле?

— Ну, не важно ведь, каким способом будет зачат ребенок. Общая кровь, гены, отсутствие информации об одном из родителей… это все не имеет значения.

— То есть?.. Ведь многие люди сейчас из-за этого страдают, — поколебавшись, ответила я. — И вы, и Айдзава…

— Я, конечно, не считаю, будто это замечательная идея — рожать ребенка, понимая, что в будущем ему, да и вообще семье в целом понадобится психологическая помощь. Но я говорю о том, что касается вообще всех. Дело в самом рождении, в появлении на свет. Мы всю жизнь стараемся справиться с этой травмой, просто не все это осознают. Я спрашиваю у вас не о том, как вы собираетесь забеременеть. Я спрашиваю, почему вы хотите родить ребенка. Настолько сильно, что готовы идти на такой риск.

Я молчала.

— Наверное, — тихо продолжила Юрико Дзэн, — потому что вы убеждены, будто рождение человека — это что-то заведомо прекрасное.

— Что вы имеете в виду?

— Вы переживаете только насчет способа забеременеть, но даже не задумываетесь о том, чего вы, собственно, добиваетесь.

Я молча рассматривала свои коленки.

— Допустим, вы родите ребенка, а он потом всем сердцем пожалеет о том, что появился на свет. Что вы тогда будете делать, а? — Глядя на сцепленные в замок пальцы, она продолжала: — Когда я говорю о таких вещах, меня все начинают жалеть. Говорят: «Ах, бедняжка… выросла, не зная отца, столько вытерпела — конечно, ей непросто». Делают скорбные лица, обнимают со слезами на глазах, в общем, жалеют меня как могут. «Ты ни в чем не виновата, еще не поздно все изменить, всегда можно начать