«17 июня 1941 года я по последним сообщениям агентов “Старшины” и “Корсиканца” с волнением завершила этот документ, — пишет Зоя Ивановна. — Заключительным аккордом в нем прозвучало: “Все военные мероприятия Германии по подготовке вооруженного выступления против СССР полностью закончены, и удар можно ожидать в любое время”. Подчеркиваю, это было 17 июня 1941 года. Обзор агентурных данных с приведенным выше выводом начальник внешней разведки Павел Михайлович Фитин повез лично “Хозяину” — Иосифу Виссарионовичу Сталину».

«Во главе разведки стоял Павел Михайлович Фитин, стройный, спокойный, импозантный блондин. Он отличался немногословием и сдержанностью», — пишет Герой России Александр Семёнович Феклисов, в те годы сотрудник нью-йоркской резидентуры.

«В лице Фитина советская внешняя разведка нашла нужного, способного, порядочного и до конца преданного своему долгу чекиста, — отмечает в своей книге “Среди богов” сотрудник “группы Яши”, Герой России Юрий Колесников. — Наркомвнутдел Берия относился к нему с некоторой долей симпатии и с пониманием. Был в нём уверен».

И самое главное даже не в том, что Павел Михайлович никогда не говорил ни о ком плохо, не унижал достоинства даже заслуживающих порицания сотрудников. Он умел предвидеть обстоятельства и твердо придерживаться занятой позиции. «Зная о настороженном отношении Сталина к поступающей из-за рубежа агентурной информации, — пишет Колесников, — Фитин тем не менее продолжал без промедления докладывать о ней руководству страны. Предсказать реакцию генсека на поступившее из Берлина сообщение не мог ни Фитин, ни Меркулов, ни даже Берия… Здесь на карту ставилась жизнь».

«17 июня 1941 года <…> мы вместе с наркомом (Всеволодом Николаевичем Меркуловым. — А. В.) в час дня прибыли в приемную Сталина в Кремле, — пишет Фитин в своей недавно рассекреченной записке к 50-летию органов госбезопасности. — После доклада помощника о нашем приходе нас пригласили в кабинет. Сталин поздоровался кивком головы, но сесть не предложил, да и сам за все время разговора не садился. Он прохаживался по кабинету, останавливаясь, чтобы задать вопрос или сосредоточиться на интересовавших его моментах доклада или ответа на его вопрос.

Подойдя к большому столу, который находился слева от входа и на котором стопками лежали многочисленные сообщения и докладные записки, а на одной из них сверху был наш документ, Сталин, не поднимая головы, сказал:

— Прочитал ваше донесение. Выходит, Германия собирается напасть на Советский Союз?

Мы молчим. Ведь всего три дня назад — 14 июня — газеты опубликовали заявление ТАСС, в котором говорилось, что Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского пакта о ненападении, как и Советский Союз. Сталин продолжал расхаживать по кабинету, изредка попыхивал трубкой. Наконец, остановившись перед нами, он спросил:

— Что за человек, сообщивший эти сведения?

Мы были готовы к ответу на этот вопрос, и я дал подробную характеристику нашему источнику (т. е. “Старшине”. — А. В.). В частности, сказал, что он немец, близок нам идеологически, вместе с другими патриотами готов всячески содействовать борьбе с фашизмом. Работает в министерстве воздушного флота и очень осведомлен.

После окончания моего доклада вновь наступила длительная пауза. Сталин, подойдя к своему рабочему столу и повернувшись к нам, произнес:

— Дезинформация! Можете быть свободны».

Как рассказывала Нина Анатольевна, супруга Павла Михайловича Фитина, расставаясь, Сталин добавил, что в случае, если информация не подтвердится, придется заплатить головой…

«Прошло несколько дней, — пишет Павел Михайлович. — На рассвете я вышел из наркомата. Позади напряженная неделя. Было воскресенье, день отдыха. А мысли, мысли, как маятник часов: “Неужели дезинформация? А если нет, тогда как?” С этими думами я приехал домой и прилег, но уснуть так и не удалось — зазвонил телефон. Было пять часов утра. В трубке голос дежурного по наркомату: “Товарищ генерал, вас срочно вызывает нарком, машина послана”. Я тут же оделся и вышел, будучи твердо уверен, что случилось именно то, о чем несколько дней назад шла речь у Сталина».

Как мне рассказала внучка Павла Михайловича — Елена Благовещенская, дома он любил пошутить: «Не было бы счастья, да несчастье помогло», — немецкое вторжение расставило все точки над «i».

Кстати, по словам родственников, Павел Михайлович никогда не говорил, что 17 июня 1941 года Сталин наложил на его донесение какую-то резолюцию, тем более нецензурную — слухи о которой периодически всплывают в СМИ. То же самое убедительно доказал мой друг, историк спецслужб и ветеран внешней разведки КГБ СССР Арсен Мартиросян, который в «Новых ведомостях» в сентябре 2015 года привел исчерпывающие доказательства того, что донесение Фитина с резолюцией Сталина — фальшивка.

Как события развивались дальше, мы уже писали в предыдущей главе. Берия вызвал Судоплатова и распорядился об организации особой группы из числа сотрудников разведки в его непосредственном подчинении. По предложению Судоплатова его заместителем был назначен Эйтингон. Для восполнения недостатка в кадрах были возвращены на службу известные чекисты, такие как руководитель «группы Яши» Яков Серебрянский, будущий командир отряда «Победители» Герой Советского Союза Дмитрий Николаевич Медведев, известный чекист, партизан, специалист по Китаю Георгий Иванович Мордвинов.

«В кабинетах на Лубянке в одних сейфах револьверы и патроны, наручные часы, компасы, в других — партийные и комсомольские билеты, списки отправленных в тыл, их “легенды”. На полу — ящики с патронами. Толовые шашки, бикфордовы шнуры. Бутылки с зажигательной смесью, — вспоминает Зоя Ивановна. — Каждый из работников Особой группы, на основе которой была создана Отдельная мотострелковая бригада особого назначения (ОМСБОН), тоже готовился к тому, чтобы в любой момент направиться в тыл врага. Одни группы предназначены для подрывной работы на железных дорогах по уничтожению живой силы и техники врага, они сбрасываются на парашютах в леса, другие — разведывательные — должны осесть в городах. Для каждой группы своя легенда, своя программа действий. Разведгруппа — это почти всегда семья: дед, бабка, внук или внучка. “Дед” — руководитель группы, “бабка” — его заместитель, “внук” или “внучка” — радист-шифровальщик. Деды и бабушки — старые большевики, лет под шестьдесят и старше, с огромным опытом подпольной работы и партизанской борьбы во время Гражданской войны. По возрасту и состоянию здоровья они освобождены от военной службы, должны ехать в эвакуацию с семьями, но наотрез отказались. Только на фронт, на передовую или в партизанский отряд. Появились у нас и “испанцы” — бойцы различных родов войск, участники сражений в республиканской Испании, члены интернациональных бригад. <…> Полковник Георгий Иванович Мордвинов отбирал людей из “старой гвардии”. Мордвинов — человек легендарного мужества и отваги. Он закончил Институт востоковедения, китаист. Дважды его приговаривали к смертной казни. Первый раз попал в плен к японцам, второй раз, уже будучи разведчиком,