– поставленным на паузу кадром черно-белого кино.

– И что же он тебе ответил? – едва слышно спросила Тата.

– Ничего. Он просто назвал меня девушкой… сказал, что я ошиблась номером.

– Я был с женой. У нее тяжелая работа, расшатанная психика. В тот вечер мы ругались. А ты всегда игралась со мной… Я просто тебя не понял, – резал фразами Поляков заканчивающийся вокруг воздух. – Прежде ты никогда не называла меня «милый», я опасался, что это какая-то дикая игра, желание сделать мою семейную жизнь… невыносимой. А потом хотел найти тебя, узнать, что случилось.

Он и в самом деле только сейчас вспомнил, что именно сказал ей в тот вечер.

– А перезвонить-то потом было слабо?! – воскликнула Тата. – Раз звонил вам человек в беде? Позвонить, выяснить.

– Мне нужно было видеть ее, смотреть в глаза. Я готов был предложить любую помощь. Хотел по-другому. Хотел беречь ее, ухаживать за ней, – долбил остатки воздуха Поляков.

– Ухаживать?! – Агата истерично захохотала. – Как, как ты можешь за кем-то ухаживать, если за тобой самим надо ухаживать?! И давно уже за тобой надо было ухаживать! Он же не спит как человек, не жрет, ничему не радуется! – кричала на все кафе Агата.

– Я разведусь. Выходи за меня, – не глядя на нее, отчаянно лгал он.

– Ты действительно совсем больной! – отпихнув от себя чашку, она уронила голову на стол. Рыжие волосы волнами разметались по серой поверхности стола.

– Вы оба больны, – неожиданно жестко заговорил Виктор. – Я не слышал, что и как он ответил тебе в тот вечер, когда, как мы уже поняли, произошла та авария, но все, что вы здесь другу демонстрируете, и то, как вы это делаете, отвратительно. Я приехал оттуда, где люди радуются самым простым вещам: куску хлеба, лекарствам, чистой воде… Радуются солнцу в небе, тому, что близкие живы. Удивительно, что вы, – он повернулся к Полякову, – офицер, хоть и тыловой, этого не понимаете…

– Я не тыловой, – едва разжимая губы, отвечал генерал. – Я бывал в горячих точках.

Виктор внимательно глядел на него красивыми грустными глазами:

– Тем более… То, как вы, эгоцентрики, пытаетесь друг друга сейчас уничтожить… Все это – ненормально. Мое мнение: вам лучше больше никогда не встречаться.

– А любовь, она, Витя, как и война, всегда ненормальна, – обхватила себя руками Тата.

По ее впалым, густо накрашенным щекам катились слезы.

* * *

Выскочив из кафе на улице Гарибальди, «расстрелянный» Агатой Поляков, против всех законов разума, ликовал.

В эти последние апрельские минуты он ощущал себя настоящим королем.

Королем без короны, с потерянной королевой, но все же настоящим, сумевшим залезть в душу другого человека.

В душу женщины, которая когда-то, возможно, принадлежала ему одному и правила вместе с ним самым добрым в мире королевством, но, предав свое истинное предназначение, променяв любовь и милосердие на эго, отплатила ему за чувства и импульсивную ошибку запоздалой и оттого еще более напрасной жесткостью.

Он чувствовал себя пустым и наконец свободным.

Выясняя отношения с одной женщиной, мужчина на самом деле выясняет отношения со всеми – теми, которые были для него значимы.

Он проиграл им по всем пунктам, кроме одного – он их действительно любил.

Просто его так безжалостно, так безбожно не научили это делать…

И что из того?!

Для вечности это не важно.

Побродив бесцельно по центру города, навестив угрюмых пегасов и остановившись на Аничковом, он долго глядел во все еще холодную, рябую, темную апрельскую воду.

Зашел в книжный.

Пройдя к стеллажам, где была представлена русская литература, взял в руки «Вечер у Клер» Гайто Газданова, вспомнил, что читал эту книгу в юности, в «самиздатовской», слепой машинописной копии.

Сюжет он почти не помнил (да его там вроде и не было!), зато вспомнил состояние души, остро переживаемое когда-то вместе с героем.

Скиталец, застрявший между мирами, – где мир юношеских воспоминаний и безвозвратно ушедших событий был важнее серой, тупой боли за окном.

Воспользовавшись накопительной картой Марты и частично расплатившись бонусами, купил книгу.

Зажав под мышкой, знал, что перечитывать не станет: что будоражит юнца, убийственно для старика.

Сел за руль и поехал, пока на дорогах не образовались заторы, домой.

В машине едва слышно пел о полях и душах Высоцкий.

37

Гордей, отделившись от остальных, поджидавших за углом, вразвалочку подошел к Лаврентию.

– Э, да расслабься ты! Биться не будем, – скривив пасть, начал он.

– Чего тебе? – Лаврентий стал одним большим, натянутым нервом.

За углом остались стоять не менее пяти крупных кобелей.

Рамзес и бывшие приближенные Хромого – те, кому можно было более-менее доверять, уже спали в подвале.

– Че ты дрейфишь все время? Смотришь волком? Скрываешь что?

– Нет, – сглотнул Лаврентий. – А ты?

– Ладно, залетный… Базар такой: в нашей стае уже несколько зараженных.

Лаврентий почувствовал, что лапы его стали ватными.

– И кто?

– Разные. Подозреваю, что один из бойцов Хромого и многие из вновь прибившихся. Валить отсюда пора. Ты с нами?

Лаврентий растерялся:

– Я не могу оставить Лапушку.

– Ты думаешь, никто не понял, что и она тоже? – Гордей глядел с вызовом. – Не несколько зараженных, а уже полстаи, пока еще на первой стадии. Неужели не замечал? Или ты ничего, кроме своей зазнобы, не видишь?

Лаврентий ошарашенно молчал.

– Короче, нам удалось выяснить, что вирус не трогает тех, у кого черный глаз, короткая, рыжеватая, щеткой шерсть и врожденный иммунитет. Поэтому ты до сих пор не заразился.

– Но у тебя шерсть черная.

Гордей сморгнул.

– Да я же крашеный! Меня хозяин-трансвестит щенком покрасил в черный цвет, а так я тоже рыжий.

– Ты же говорил, что родился в карьере и с детства беспризорный! Говорил, что свой ошейник забрал в честной битве, как трофей.

– Ну говорил… Для статуса… Потеряшка я. Короче, умник, пора валить. Они все равно все скоро передохнут. Здесь, считай, уже кладбище. Мы уйдем всемером, дойдем до города с двумя церквями, там перезимуем. В том городе есть большая ветлечебница, на крайняк – добудем у них антидот.

– Что это?

– Лекарство от вируса. Им лечат бешенство на первой стадии. Ходит слух – помогает.

– Тогда нужно срочно отправить туда гонцов, добыть лекарство и помочь всем нашим, пока болезнь не перешла в следующую стадию! – воскликнул Лаврентий.

– Тише… Совсем ты дурак, залетный… Зараженных уже с десяток, они спят в подвале штабелями вместе с теми, кто еще здоров, а завтра и они уже будут больны. Лекарства у безумцев мало, самим бы хватило, если что…

Лаврентий знал, что Гордей врет – он не был рыжим,