Глава 42

Сегодня я проснулся поздно и с тяжёлой головой. Позволил себе. Пошёл на поводу у слабости, хоть и знал, что это вредно. Знал, что самочувствие будет не очень, что работоспособность опустится, но всё равно позволил. Почему?

Ну, так я ведь тоже не железный. Не могу поступать всегда только так, как надо, и ни на шаг в сторону. Да и… не такое уж большое это отступление, учитывая, что из особняка мы с Алиной выехали вчера… эм, нет. Не вчера, а, получается, уже сегодня — так как, было это во втором часу ночи, то есть, уже после формальной смены одних суток другими. Прибыл к дому и поднялся в квартиру ещё через полчаса где-то. А там, опять же, никак нельзя ведь было просто рухнуть на пол и захрапеть — надо ещё душ принять, об одежде позаботиться (при такой-то охерительнейшей цене комплекта), спальное место подготовить. А потом ещё полежать-поворочаться, пялясь в тёмный ночной потолок комнаты и безрезультатно пытаясь заснуть, так как сна ни в одном глазу из-за не успевшего ещё схлынуть нервного перевозбуждения и обилия свежих впечатлений…

Получается, день мой закончился, в результате, хорошо, если в третьем часу утра. Если не в четвёртом — на часы-то я не смотрел, когда ворочался на полу, на своей импровизированной постели. Однако, по внутренним ощущениям, сон не приходил долго.

А встать в пять, когда лёг в два… да ещё и воскресенье… это, я даже не знаю, кем надо быть. Наверное, конченным мазохистом. Или Рахметовым из Чернышевского «Что делать?». Который, ещё на гвоздях, вроде бы, спал, что-то самому себе и всем вокруг доказывая. Рахметов, а не Чернышевский.

Я не Рахметов. Я — Долгорукий. И в это воскресенье встал поздно. Позволил себе понежиться… аж до половины девятого. Да ещё и на пробежку потом не пошёл. И зарядку не сделал. И вообще, ничем полезным весь этот день не занимался. Нашёл в сети какую-то одноразовую «мусорную» аудиокнижку, запустил её через наушники, да пошёл неспешно гулять по городу до самого обеда.

Потом, правда, пришлось, всё равно, возвращаться, кушать и садиться учить уроки на понедельник, но разве ж это можно назвать действительно полезным делом? Необходимым — да, полезным — очень сомневаюсь. Никогда не любил этого занятия. И не понимал его «важности». И, в собственной рабочей практике, я принципиально «домашку» детям не задаю. Дети должны на уроке работать, а дома — отдыхать.

Но, это уже просто бурчание. В конце концов, для взрослого, умеющего самоорганизовываться и концентрировать на задаче внимание человека, выполнить задания, рассчитанные на подростка, не так уж и сложно. Нудно — да, противно — да, где-то долго, но трудно — нет.

При всём, при этом, я сознательно запретил себе слушать радио и листать новостные ленты во Всесети. Хоть и очень хотелось, на самом деле. Но я жестко пресекал все эти поползновения. Чтобы не знать, что думают и говорят о моей новой песне. Не слышать и не читать, как её оценивают. Нравится она людям, нет, или не очень. Или же люди вообще остались к ней равнодушны, даже не заметив толком самого факта её выхода… Не знать сегодня. Завтра-то, всё одно, узнать придётся — не смолчит Милютина. Поделится новостями. Волнами хайпа и хейта, в которых она уже сейчас плавает…

Ну, да мне не впервой с хейтом сталкиваться. В мире писателя, порой, такие гадости приходится читать в комментариях, что не будь я неизлечимо болен графоманией, давно бы бросил вообще хоть что-то писать. Даст Композитор, и в этом мире терпения хватит пережить реакцию «благодарных слушателей».

Поэтому, закончив с уроками, я снова пошёл на улицу. Правда, уже без аудиокниги. Вместо неё была какая-то музыка. Без слов. Простая «медитативная» подборка из Всесети, с одного из местных музыкальных онлайн-сервисов. И гулял я уже практически до «отбоя».

Мне не хотелось думать.

Думать, анализировать, решать и определяться. Хотелось отвлечься ото всего. Забить свой эфир ненапряжным аудио-мусором и просто жить. Или существовать. Тут, для кого как: что жизнью может считаться, а что существованием.

А подумать-то, на самом деле, было над чем.

На этом вечере не присутствовало ни журналистов, ни фотографов, ни хронистов, ни каких-либо ещё иных обозревателей. Даже слуг и персонала в наличии не имелось. И на весь вечер были выключены все камеры внутри поместья. В рабочем состоянии оставались только те, что являлись частью охранного периметра. То же самое — и про самих охранников. Никто из них дальше пяти метров внутрь территории поместья от забора и своих постов не отходил — такие у них инструкции.

Записей, журналистов и лишних людей не было. Но я больше, чем уверен — уже сегодня, вся прослойка богатых, влиятельных, принимающих решения людей делового и чиновничьего мира Москвы будет знать о том, что на одном маленьком «семейном междусобойчике» присутствовало на одного Долгорукого больше. О том, кто он. О том, с кем он на этот вечер приехал и с кем уехал. На чьей машине…

Но, если бы только это. Плевал бы я на эти слухи и сплетни. Они всегда есть и всегда будут. Даже самая стойкая из них живёт не больше семидесяти двух дней. А интересной перестаёт быть и того раньше. Сам «междусобойчик» подкидывал поводов к размышлениям куда больше.

За вечер, в этом особняке, я был представлен не меньше, чем трём десяткам людей. Бессмысленно перечислять все их имена, регалии, звания и должности. Особенно, с учётом того, что мне эти самые регалии, звания и должности, при знакомстве и не назывались. Только имена, отчества и степень родства. Здесь ведь, на этом «тихом семейном вечере», главным было именно это. Как сказал мне Алексей Константинович: «…они ведь и проводятся только для того, чтобы все мы не забывали о своём родстве. О том, что все мы — семья. Могли встретиться, поговорить, просто, по-семейному, пообщаться, без галстуков и кабинетов…». И галстуков там действительно не было. В самом буквальном смысле. Дорогие, красивые костюмы были, жилетки тоже встречались, а вот галстуков не было. И тут как-то так очень