– Так, чтобы меня запомнили… в сказку хочу. – Он осклабился. – В легенду. Чтобы не забыли завтра. И памятники ставили, чтобы площадь моим именем… чтобы корону носили мои дети. Не подземную, а ту, с Черным принцем, чтобы… чтобы мир остался людям. Скажи, что я безумен.

– Ты безумен, – согласилась Таннис, подбирая ноги к груди. Голова больше не кружилась, и тошнота отступила. Таннис натянула одеяло, прячась от человека, некогда бывшего близким.

– Пускай. Но я готов рискнуть.

– Ты хочешь…

– Отвоевать людям право на жизнь. Не на существование в тени высшей расы. – Он произнес это, как выплюнул. – Но на нормальную жизнь, Таннис. Да, она не будет идеальной, я не способен сделать всех счастливыми или хотя бы богатыми, однако шанс… в новом мире он появится у каждого.

– Шанс на что?

– На перемены. – Раскрытой ладонью он потер глаза, пожаловался: – Болят. Ты знаешь, что я с трудом переношу солнечный свет? Кожа краснеет. А если солнце яркое, то и ожоги… раньше было легче. Сперва я вообще не обратил внимания на перемены, думал, что вся проблема в подземелье… в первый год Тедди не выпускал меня наверх. Знаешь, мне кажется, он завидовал.

– Чему?

Его было жаль. Все-таки… он свой. И чужой. И друг. И враг. Таннис совершенно запуталась. Она лежала, разглядывая… Войтеха?

Освальда Шеффолка?

Все еще человека? Или уже подземника?

Нет, он не дикий, он разумен, порой чересчур разумен, как сказал бы хозяин книжной лавки… и добавил, что сам по себе разум – слишком мало, к нему сердце нужно. А сердце сгнило. Или Таннис хочется так думать.

– Тому, что я здоров и молод, а ему осталось немного. Ему сразу сказали, что сифилис не лечится. Он скормил ту девицу, которая его заразила, подземникам. И некоторые сдохли, хотя, может, не от сифилиса. Они много дохнут, особенно дети… ты бы видела, что порой появляется на свет, и… их женщины за детей не держатся. Могут родить и бросить, а иногда…

– Замолчи!

– Прости. – Он протянул руку, и Таннис коснулась бледных пальцев. – Я и вправду забылся. Знаешь, мне хочется вычеркнуть из памяти то, что я там видел. Только ведь не получится, правда?

– Мне жаль.

– И мне. Тедди сказал, что я или рискую и использую шанс, пробиваюсь наверх, или сдохну, как он. Это ведь не важно, кто ты… вор, шлюха или подземный король, все одинаково на изнанке живут. А я еще верил, что мир может быть иным, и согласился. Главное согласиться. Сделать первый шаг, переломить себя… и дальше будет легче. Шаг за шагом.

– И к чему ты пришел?

– Не знаю. – Прикосновение рвется. И Освальд… или все-таки Войтех выгибается, запрокидывая голову. Он растянулся на кровати, скрестив руки на груди, точно покойник. – Знаешь, порой мне кажется, что я уже умер. Там, в подземелье… или раньше, когда в первый раз с Тедди встретился. Я тебе не рассказывал?

– Нет.

И вновь рядом с ним спокойно, иррациональное чувство. Он ведь убьет. Как только Таннис перестанет быть нужна. Или нет? Столько лет тянул… мог бы и раньше, в тот же год… или в следующий…

…мог бы и пытался, отдал приказ подземным стаям. И Грязный Фил не по собственному почину в камеру заглянул, но выходит, что теперь Освальд передумал?

Как надолго?

– Я его обобрал. Еще только-только выполз на улицу… вышвырнули. До этого – гимназия и папашина библиотека, спокойная, чистая жизнь, а тут с размаху и в дерьмо. Как хочешь, так и выживай. Вот и выживал… приноровился чистить пьяных. И напоролся… меня к нему на следующий день… принесли.

Войтех провел мизинцем по нити шрама.

– Это он?

– Он. Пообещал, что лично шкуру спустит. За наглость. А я сказал, что если он погодит, то… я пригожусь. Повезло, что Тедди в настроении был. Спрашивать стал про то, кто я и откуда такой, наглый, взялся. Я отвечал, честно, как на исповеди… ты знаешь, я каждое воскресенье исповедоваться хожу.

– А я уже хренову тучу лет в церковь не заглядывала.

– Не ругайся, малявка.

– Не ругаюсь. – Странно, что в той, забытой уже жизни Таннис не спрашивала его о шраме. Или спрашивала, а Войтех отшутился?

Велел забыть?

– Он меня выкинул на арену. Он так называл, говорил, что в мире, в древнем мире, задолго до того, как появились псы, существовала великая империя. И в ней устраивали бои. Люди против зверей… или против людей… выживший получает свободу.

Кулаки сжались и медленно, нехотя расправились.

– Тедди бросил мне нож, на удачу, а против меня выставил подземника. – Войтех вытащил рубашку из штанов, задрал и повернулся набок. – Теперь ноют порой…

Эти шрамы Таннис помнит, белые, грубые и короткие.

– Он едва меня не загрыз, но я оказался сильней. Доказал право на жизнь…

Судорожный выдох, и Войтех перекатывается на живот. Он кладет кулак на кулак, подпирая подбородок. Локти растопырены, и кожа краснеет от близости свечей. Войтех жмурится.

– Потом он велел за леди Евгенией приглядеть. И разрешил работать. Правда, взамен приходилось делать кое-что и для него. Помнишь того парня в лодке?

– Да.

– Тедди велел его убрать. Не знаю почему. Может, тот долю утаил или сказал лишнего. А может, просто Тедди захотелось меня проверить. Всякий раз он говорил, что я могу отказаться.

– Но ты не отказался?

– Ты же знаешь. – Войтех дышит медленно и глубоко. – Да и… я помню себя тогдашнего. Хотелось выбраться, вернуться на другой берег…

– К морю.

– Помнишь?

– Конечно.

– К морю, – задумчиво повторяет он и улыбается странно, жутко. – До моря я так и не добрался. Но я не о том… я смотрел на то, как вы живете… ты живешь. Ты же не понимала, в каком дерьме варишься. Мне каждый день давался с боем. Я не мог спать в этом доме, задыхался от вони. Меня мутило от еды, от воды… и ради того, чтобы выбраться, я готов был на все. Убийство? Верховик ничем подземника не лучше. Чужак. Незнакомец…

– А остальные?

– Остальные… Тедди говорил, что я идиот блаженный, если вожусь с вами. И назначал цену. Одну – чтобы в парк выйти, другую – чтобы зельем заняться, третью, чтобы избавиться от дури. Для него это была игра. А мне приходилось платить. Потом дома пошли… – Тонкие веки, полупрозрачные, и Таннис мерещится, что за ней наблюдают. Глаза двигаются, бледные редкие ресницы вздрагивают. – А остальное ты знаешь. Я уже не мог остановиться, слишком глубоко влез во все это дерьмо. Многое узнал, и… Тедди стал мне доверять. Он сказал, что я одной крови с его дражайшей тетушкой, называл ее старой мстительной сукой, но тогда я не понимал почему. А еще сумасшедшей…

– Ее сын?

– Умер вместо меня. Тедди это показалось забавным.