Богоматери Слева: Н.Я. Мерперт, Р.М. Мунчаев, О. Джапаридзе, О. Лордкипанидзе

США, Вашингтон. Участники советско-американского симпозиума

Сейчас же хотел бы остановиться на том, что меня в археологию привело. И сразу же напомню строки великого нашего поэта Николая Степановича Гумилева:

Память, ты рукою великанши, Жизнь ведешь, как под уздцы коня, Ты рассказываешь мне о тех, кто раньше В этом теле жили до меня...

Память — фактическое продолжение жизни, ее возрождение, преодоление, может быть, самого страшного фактора исторического процесса — забвения (я бы назвал его прислужником и «закрепляющим, последним актом смерти»). Ему-то и противостоит память.

Проявления жизни бесконечно многообразны, и они сохраняются вместе с человеком: пока они есть, существует и он. Здесь глубочайше мудрым, обогнавшим все научные поиски, мудрствования и заключения представляется понятие «КА» древнеегипетской религии и мироощущения — глубочайшей кладези человеческого и сверхчеловеческого проникновения в тайны мироздания. «КА» наполняет все формы, все действия и их выражения, и, прежде всего, самого человека, и все его окружение, одушевленное и неодушевленное. Существует «КА» — существует и человек; физическое его бытие лишь одна из форм сложной системы, включающей все творения как Господни, так и человечьи. Связь с ним человека нерасторжима. Их сохранность есть сохранность элементов человеческого существования, всего его окружения, пусть в копиях, миниатюрах, имитациях, росписи, скульптуре. Их уничтожение равносильно концу всей жизненной системы, их восстановление — прежде всего, возрождение памяти, а значит, и самого человека.

Так вот она — миссия археологии: бескрайняя по своему охвату, возрождающая память и ведущая жизнь, как под уздцы коня. И скольких же людей всех времен возрождает она через дела их и духовную их жизнь, никак не уступающую по информативности материальной. Тем более что интерпретация целого ряда открытых археологией значительных и сложных материальных феноменов немыслима без раскрытия духовного их содержания, и наоборот, многие сооружения, их комплексы и самые разнохарактерные изделия — от оружия до мельчайших украшений — требуют самого тщательного определения их связи с культовой практикой, свершением и требованиями определенных ритуалов. Именно поэтому мне представляется неправомерным наименование «Институт истории материальной культуры», которое долгие годы носил наш институт. Надо помнить, что исследование каждого сколько-нибудь сложного объекта должно рассматривать обе стороны его назначения — материальную и духовную. А в приведенном выше случае непонятно, кому передать определение духовной функции вскрытого объекта? Еще одному институту?

Этими вопросами мне довелось заниматься специально последние десять лет, поскольку я читал курс библейской археологии в двух богословских институтах — Православном им. Св. Андрея и Католическом им. Св. Фомы Аквинского. Читал с удовольствием: в этих учебных заведениях очень благодарная аудитория. И самому полезно.

Теперь опять о людях, с которыми меня сводила судьба за ряд прошедших десятилетий. Многим из них уже посвящены как краткие, так и пространные пассажи моей книги. Назвать всех невозможно, разве только прямых моих учителей. Но далее я хочу возвратиться к неоднократно уже упоминавшемуся моему другу, и, я бы сказал, «спутнику жизни» на протяжении последних шестидесяти лет — Рауфу Магомедовичу Мунчаеву. Сотрудничество наше началось с самого момента появления этого высокоодаренного человека в нашем институте в конце 1949 года. В своем родном Дагестане он получил уже определенный опыт — и жизненный, и административный, и научный. Блестяще сдав экзамены в аспирантуру, он — что меня поразило — выслушал на истфаке МГУ все археологические курсы и в срок представил диссертационное сочинение на очень ответственную тему по древнейшей истории Дагестана. Одновременно он превосходно работал совместно со мной на Волге, затем вновь в Дагестане и вновь на Волге. Так возникло наше сотрудничество и далее распространилось фактически на все области жизни. Работали над смежными темами в одних подразделениях института, советовались по наиболее «острым» проблемам и науки, и окружающей жизни. Неизменно помогали друг другу: Рауф Магомедович способствовал моему участию в раскопках замечательных памятников Северного Кавказа, я — включению в его исследования степных и центрально-европейских сюжетов. Были случаи, когда он продолжал исследования, начатые мной на Волге, я — начатые им на Тереке. И далее, обсуждая результаты, приходили к единым выводам. Оба почти одновременно защитили докторские диссертации: я — по энеолиту степи и лесостепи, он — по энеолиту Северного Кавказа. Оба участвовали в организационной деятельности института: он — как заместитель директора, я — как ученый секретарь. В науке же оба пришли к выводу, что для разработки ряда коренных евразийских проблем необходимы наши собственные систематические исследования в классических областях Переднего Востока, исходных и для перехода от присваивающего к производящему хозяйству, и для формирования первых цивилизаций.

В 1969 году Р.М. Мунчаев возглавил первую российскую экспедицию в Месопотамию, где мы проработали совместно вплоть до 2004 года, вначале в Ираке, затем, с 1988 года, в Сирии. О результатах этих беспримерных по масштабам и научной значимости работ читатель может судить по специальным разделам этой книги.

Экспедиция и поныне продолжается. Рауф Магомедович продолжает руководить ей, хотя 11 лет он совмещал эту сложнейшую должность с постом директора нашего института, превратив эти годы в период его расцвета. Наше с ним сотрудничество укрепилось еще более, хотя экспедицию я оставил в 2003 году в силу предельного превышения возраста, допустимого для этих широт. Можно уверенно сказать, что исследования на Ближнем Востоке явились этапными для российской археологии и для оценки ее западной наукой, хотя и начавшей раскопки в Месопотамии на полтораста лет раньше. В Ираке наша экспедиция приступила к исследованиям праисторических памятников двух последовательных раннеземледельческих культур в 1969 году, далее к ним были добавлены как последующий, так и предшествующие слои, причем везде вскрытие шло только широкими площадями при фиксации стратиграфических показателей по всем сторонам очень ограниченных квадратов. Результаты были соответствующие. И уже в 1974 году Кембриджский университет организовал британско-российский симпозиум, в ходе которого обсуждались как эти материалы, так и ключевые проблемы праистории Месопотамии в целом. В нем участвовали такие корифеи британской науки, как Грэхэм Грим, Сетон Ллойд, Джеймс Мелларт, Стюарт Пигготт, Глен Даниэл, Дэвид и Джоан Отс, Макс Маллован, Дайана Киркбрайд и др. И их оценка российских исследований была абсолютно однозначной. Вскоре я был включен