16 января 2017 года, понедельник

Я остался в Кантабрии на все выходные. Не хотелось возвращаться ни в ледяную Виторию, ни в мою ледяную квартиру, ни тем более к моим ледяным личным обстоятельствам. Мне шли на пользу морской воздух и загородный дом, который я арендовал в Сомокуэвасе, посреди Коста-Кебрада.

Моя спальня выходила на заднюю лужайку, и когда я просыпался, передо мной высились скалы, которые я долгие годы так ненавидел. Но я заставлял себя на них смотреть, наблюдал часами за натиском волн, пока не привык к их извечному монотонному ритму. И впервые за десятилетия наступил момент, когда дурная совесть в виде узла, стягивающего мое сердце, перестала мне досаждать. Я больше не барахтался в открытом море, преданный целиком на его милость. Отныне я был взрослым и, лежа в постели, лениво наблюдал чудесный зимний рассвет.

Я прогулялся по скалам, вернулся на пляж Портио напротив утеса Мансано, где некогда погибла Мариан Мартинес, и попытался простить себя за то, что не обладал сверхспособностями и не спас ее, потому что был всего лишь шестнадцатилетним мальчиком, швыряемым волнами. Наконец-то настало мое примирение с Кантабрией.

После показаний сына доктора Осорио в мою голову закралась догадка, альтернативная докладу, представленному нам Саулем Товаром.

А что, если Ребекка…

Дедушка всегда говорил, что все правильные вопросы начинаются с «а что, если». Я частенько использовал на практике его сократический метод, и мне не нравилось, куда теперь устремились мои выводы.

Точнее, не нравилось то, что они подразумевали. То, что за ними следовало.

Этот праздный уикенд не прошел впустую. Я решил воспользоваться своим пребыванием в Кантабрии и разработал хитрую стратегию, чтобы не возвращаться в Виторию с пустыми руками.

* * *

В понедельник я первым делом отправился в больницу Вальдесилья. За стойкой регистрации сидела женщина, с которой я общался во время предыдущего визита. Я обратил к ней свою самую очаровательную улыбку и начал уверенным тоном:

— Не могли бы вы прямо сейчас же позвонить доктору Осорио и вызвать его в часовню? Это срочно.

— Конечно, сейчас позвоню в его кабинет, — ответила она с ответной улыбкой.

Затем я поднялся в отделение эндокринологии и подошел к стойке, из-за которой на меня рассеянно смотрел молодой парень.

— Можете пригласить доктора Товар в часовню? Это срочно.

Я сделал скорбную физиономию безутешного родственника — человеку с таким печальным лицом никто не может отказать в одолжении.

— Сейчас же ей сообщу.

— Спасибо. Безмерно вам благодарен, — ответил я и исчез в коридоре, всем своим видом изображая несуществующее горе.

Как только медбрат потерял меня из виду, я направился к аварийному выходу и полетел вниз по лестнице с такой скоростью, будто больница была объята пламенем.

Через несколько минут в дверях пустой часовни появилась Сара Товар. Обнаружив внутри психиатра, она вздрогнула и резко остановилась.

Оба несколько секунд молча смотрели друг на друга.

— Давненько не виделись, — пробормотал хриплый мужской голос.

— Давненько, — сухо отозвался женский.

— И это все, что ты можешь сказать мне после стольких лет? Через несколько дней я ухожу на пенсию. Тебе больше не придется меня видеть, и… — сказал он.

— Похоже, Ребекка не умерла, — перебила его Сара.

Прошло несколько секунд; в часовне висела полная тишина.

— Прости, что ты сказала? — наконец отозвался он.

— Полиция явилась к моему брату Саулю, и теперь они уверяют, что племянницу никто не убивал, что есть свидетель, который утверждает, что она сбежала из дома. Фотографии были сделаны для имитации смерти, чтобы ее больше никто не искал. Ты что-нибудь об этом знаешь?

— Знаю ли я что-то об этом?! — вскричал психиатр. — Знаю ли я что-то об этом… А может, напомнить тебе, что именно ты обвинила меня в этом кошмаре? Не вздумай снова втягивать меня в ваши гнилые дела. Я больше не имею к ним отношения. И если эта девочка не погибла, ты обязана как минимум извиниться передо мной.

— И не мечтай. Говори потише, все-таки мы в доме Божьем…

— Будь ты проклята, лицемерка! Ты использовала меня, развратничала со мной, поставила под угрозу мою карьеру. Ты разрушила мой брак, и все это ради своего брата. Я никогда не прощал себе того, что сделал с этой бедной девочкой.

Сара Товар не торопилась с ответом.

— Как я рада, что мы наконец-то распростимся, доктор Осорио. Надеюсь, вы вместе с вашими грехами сгорите в аду, — сказала она наконец своим тусклым голосом и молча покинула часовню.

Психиатр растерянно сел на скамейку, а я наконец вышел из исповедальни, где прятался все это время.

— Что вы с ней сделали, доктор? — спросил я. — Что, черт возьми, вы сделали с Ребеккой Товар?

16 января 2017 года, понедельник

Увидев, как я приближаюсь с мобильником в руке, психиатр замолчал.

— Не утруждайте себя опровержением. Все записано.

Он поднялся одним прыжком, одернул белый халат и выпрямился с чувством собственного достоинства.

— Это незаконно; судья не примет доказательств, полученных без моего согласия.

— Тем не менее этого будет достаточно, чтобы вас осудил дисциплинарный медицинский комитет.

Я сделал паузу, прежде чем продолжить; к счастью, все это прозвучало очень убедительно.

— И поверьте, я найду способ передать им эту запись. Не говоря уже о прессе.

Доктор Осорио понял, что я говорю всерьез и это не пустые угрозы. В этот момент он был готов на что угодно.

— Через несколько дней я навсегда уйду из профессии, — взмолился он наконец. — Вы не можете так со мной поступить.

Я сел рядом с ним на скамейку. С постамента на нас внимательно смотрела статуя Пресвятой Девы.

— Все очень просто, — смягчился я. — Никакой огласки не будет, если вы расскажете мне, что произошло двадцать четыре года назад.

— Пустые угрозы, бравада…

«Отлично», — подумал я и отыскал в интернете номер больничного коммутатора.

— Больница Вальдесилья? Я хочу поговорить с дирекцией; звоню из полицейского участка Витории, — сказал я, поймав испуганный взгляд доктора.

— Нет, пожалуйста, повесьте трубку!

— И не подумаю, — сообщил я, прижимая мобильник к уху.

Зазвучали «Времена года»; я терпеливо ждал.

— Повесьте трубку, ради бога! — взмолился он еще более отчаянно. — Я поговорю с вами… только, пожалуйста, повесьте трубку.