Марк, брат Жан-Мишеля, бросил на меня обеспокоенный взгляд.

– Дойти сможешь? – проворчал он.

– Да, – сказала я с улыбкой, слегка приподнимая юбку и показывая ему неуклюжие, обитые железом башмаки. – В них трудно ходить.

– Ну, мои кожаные сапоги удобнее, хотя в грязи вязнут, – усмехнулся Марк, кожевенный мастер, любящий свое дело. – Давай руку.

В полдень я зашла в мастерскую Ланьеров, и Марк вызвался проводить меня до пекарни. Во время моего длительного отсутствия Ланьеры собирали арендную плату за пекарню. С родственниками покойного мужа мне повезло. Старшие Ланьеры уже умерли, а моим деверьям наверняка нелегко было прокормить семьи, однако даже в голодные годы они не потратили моих денег.

– Знаешь, как нам здесь трудно было? – ворчал Марк. – Когда заканчивалась мука, даже пекари сидели на одной воде!

Шутка была типичной для смутного времени. Пятьдесят тысяч парижан уничтожила чума, которой королевский двор избежал, переехав в Понтуаз. Еще больше людей умерло от голода. Вслед за знатью Париж покинули ремесленники. В некогда процветающем городе стояли пустые полуразрушенные дома.

– Не знаю, как и благодарить всю твою семью, – ответила я с искренней теплотой. – Деньги пойдут вашему племяннику Люку, они ему больше всего пригодятся.

– Но Люк связал свою судьбу с Самозванцем. Как ты встретишься с сыном? – спросил Марк.

Решение Люка встревожило семью Жан-Мишеля, ибо Ланьеры были сторонниками бургиньонов и не одобряли ни дофина, ни орлеанистов.

– Найду способ, – заверила я. – Гонцы и возчики продуктов часто пересекают границы. Я дам ему знать, а Люк сам сообразит, где и как нам встретиться.

Английский и французский королевские дворы прибыли в Париж в начале декабря. После долгой осады изголодавшийся гарнизон Мелёна капитулировал, что в очередной раз подтвердило: осадные войны выигрывают не столько хорошо вооруженные, сколько терпеливые армии. Филипп Бургундский проследил за тем, чтобы двух рыцарей, принимавших участие в убийстве его отца, немедленно повесили на городской площади, но командира гарнизона король Генрих на смерть не осудил. Когда сеньор Барбазан вышел из ворот Мелёна и опустился на колени, протягивая свой меч победителю, король приказал заключить его под стражу, пока за его свободу не внесут немалый выкуп. Филипп Бургундский пришел в ярость, потому что Барбазан был в списке виновных.

– Сеньор Барбазан – рыцарь знатного рода, и на эшафот я его не отправлю, – непреклонно заявил Генрих. – Он поклялся, что не принимал участия в убийстве герцога, и мы ему верим.

Увиденное у стен Мелёна не причинило Екатерине телесных страданий, но это не уменьшило гнева короля. Генрих обрушил на ее эскорт поток яростной брани. К счастью, дальше этого дело не пошло: то ли Екатерина сумела его успокоить, напомнив, что она сама настояла на вылазке, то ли пребывание в Зеленом доле смягчило сердце великого короля-воина. Династический союз, выкованный в пламени войны, принес утешение двум одиноким, душевно израненным людям. Они ощутили вкус счастья, рожденного общими испытаниями и взаимной любовью. Генрих и Катрин радовали друг друга, находя удовольствие в беседах, веселье и музыке – особенно музыке, ибо из окон королевских покоев часто доносились звуки арфы Генриха. Оуэн Тюдор стал частым гостем в их павильоне. Командир Оуэна, лорд Уолтер Хангерфорд, был сенешалем английского двора, так что организовать перевод лучника из войска в свиту Генриха оказалось несложно. Вместо того чтобы отдать приказ, король пригласил своего сенешаля на роскошный ужин, за которым и высказал просьбу.

– Сир! – запротестовал сэр Уолтер, ветеран Азенкура и один из самых высокочтимых рыцарей Англии. – Вы хотите забрать одного из моих лучших стрелков!

– Можете выбрать любого из стрелков моего личного отряда, – ответил король Генрих. – Кроме того, вы сделаете большое одолжение королеве.

– Не допусти Господь, чтобы я, скромный рыцарь, посмел отказать прекрасной даме, – галантно проговорил сенешаль, почтительно склонив голову перед Екатериной. – Но впредь я буду осторожнее и не стану набирать в свой отряд красавцев-арфистов из Валлиса!

Разумеется, сделка была заключена.

Пока я жила в Мелёне, мне очень не хватало ежедневного общения с Алисией и малышкой Катрин, но пару раз им удалось меня навестить, приехав с продуктовым обозом. Я радовалась, глядя, как внучка визжит и хохочет, плескаясь на отмели ручья или валяясь на мягкой траве. Алисия шила для нее красивые камизы и киртлы из остатков ткани, шедшей на летние наряды Екатерины. Однажды малышка и королева случайно оказались одетыми в одинаковые киртлы из льна с цветочным узором. Екатерина качала крестницу на колене, с гордостью показывая свою «двойняшку» леди Джоанне.

– Если бы я не была королевой, обязанной родить сына, я бы молила Бога о такой красавице, как ты! – ворковала Екатерина, нежно прижимая малышку к себе.

Ясная погода простояла до середины октября, а во второй половине октября холодные осенние ветры погнали нас в Корбель. Через две недели месячные недомогания Екатерины не пришли. Мы скрестили пальцы на удачу и вознесли молитвы к святой Монике, а к началу декабря были уверены, что Екатерина понесла. Король Генрих торжествовал и хотел немедленно возвестить об этом миру, но я посоветовала Екатерине уговорить его подождать.

– Не стоит объявлять сразу же, ваше величество, – предупредила я. – Это такой важный ребенок, что лучше объявить о нем после праздника Богоявления, чтобы избежать неловкости, если вдруг случится выкидыш. Вы должны сейчас поберечь себя, потому что, хотя в начале срока и нет очевидных признаков беременности, ребенок в это время очень уязвим.

Екатерина взволнованно посмотрела на меня и прижала руки к животу.

– Для тебя, Метта, может, и нет очевидных признаков, но мне будет трудно скрыть тошноту, которую я испытываю каждое утро.

– Это пройдет, ваше величество, – сочувственно сказала я. – Я приготовлю особый отвар. Пейте его каждый день после пробуждения и старайтесь есть только белую пищу – часто и понемногу, чтобы успокоить желудок.

– Хорошо бы прошло поскорей, – вздохнула она. – Как моя мать выносила двенадцать детей, если каждый раз испытывала такое?

– Ну, это не со всеми случается. Молитесь о терпении, ваше высочество.

– Уж ты-то, Метта, не говори со мной словами священников! – запротестовала она. – Церковники в женских делах совершенно не разбираются.

Екатерине не терпелось покинуть Корбель, и она согласилась отплыть в Париж на барке вместе с матерью, поддавшись уговорам Генриха не рисковать и не ездить верхом в ее положении. Барка причалила у Шарантонского моста. Двух королев пронесли по улицам города в золоченых паланкинах, поставленных на плечи высоких королевских стражников. Впервые за много лет в Париже царило праздничное настроение. После мессы благодарения в соборе Нотр-Дам французских короля и королеву препроводили во дворец Сен-Поль, а Генрих и Екатерина отправились обустраивать собственный двор в крепости Лувр.