Мы остались втроем. Я, моя сестра и он.

Мы очутились на кухне. Обычной мужской кухне. Светлой, довольно чистой, без всяких украшений, цветов и множества посуды. Лаконичность и простота были девизом дома Андрея. Возможно, он совсем недавно переделал сюда — ремонт был свежим, а мебели — немного.

Я привыкла к тому, что злодеи всегда вредят. Делают гадости, нападают исподтишка, устраивают словесные баталии, в конце концов! В общем, всеми силами показывают свою сущность. А вместо этого всего Андрей накинул футболку и поставил чайник. Это было так обыденно, так… нормально, что я почему-то опешила.

Тот, кто подставил моего любимого мужчину, собрался поить меня чаем — да не просто чаем, а с чизкейком. Этот чизкейк, видимо, был куплен для Ксюши — она ведь их так любит. И это напрягало меня еще сильнее. Еще сильнее заставляло задумываться, что этот человек хочет от моей сестры.

— Отравил, что ли? — мрачно спросила я, глядя на большую кружку с горячим чаем. — Или просто плюнул?

— Как тебе больше нравится, так и думай, — ответил Андрей, запрыгивая на подоконник.

— Я думаю, что ты — моральный урод, — сообщила я, закидывая ногу на ногу. — Нравится?

— Мне все равно.

— Перестаньте, — попросила сидящая рядом со мной Ксю. — Давайте поговорим. Андрей, про Василину Окладникову — это правда? — Она была бледна, и в эти часы она напоминала мне испуганного олененка, который в панике водит ушками, не понимая, что происходит.

— Правда, — кивнул Андрей. — Прости, что не сказал тебе сразу.

Ксю снова запустила руки в растрепанные волосы.

— Но почему? Почему молчал? Почему не мог объяснить.

— Боялся, что ты не поймешь.

— А все остальное она точно поймет, — ядовито заметила я. — Особенно часть про наркотики. Где ты их, кстати, достал? И как думаешь, сколько тебе дадут, когда я позвоню в полицию?

— Нигде и нисколько. Я не подставлял Владыко, — нахмурился Андрей. — Уясни это. И слушай меня, не перебивая. Только сначала покажи телефон. Никаких записей.

Пришлось доставать телефон из кармана джинсов, на котором я, конечно же, успел включить диктофон.

— Свою пугалку тоже не вытаскивай, — предупредил Андрей.

— Какую? — похлопала я ресницами.

— Ту, которую ты прячешь в сумке. Распылишь — и всем достанется.

Вот же глазастый, а! Все просек.

— Давай уже говори, что хотел. У меня нет времени, чтобы тратить его впустую. И у полиции — тоже, — любезно подчеркнула я.

— Я рассказываю это не из-за твоего Олега, — сказал Андрей, выключая мой телефон, и в его голосе послышалось презрение. — И не из-за тебя. Только из-за нее.

Он посмотрел на Ксюшу, и в его взгляде я вновь увидела нежность, которую ему так хотелось скрыть.

Говорят, что любовь дарит надежду. Нежность, искренность, веру в вечное, нерушимое и прекрасное. Дарит счастье. Только Андрею она не дарила ничего, кроме разочарования, тоски и ощущения полной безнадежности. Почему, он и сам не знал. Возможно, Андрей был из тех, кто оказывался недостоин любви, а возможно, просто не заслужил ее.

Он вырос в нормальной с виду семье — мать, отец, двое младших братьев-близнецов, в достатке, ни в чем не нуждаясь. Только мало кто знал, что мать была не родной — родная умерла при родах. Она просила называть ее мамой, заботилась о нем, никогда даже слова плохого не сказала — даже защищала порой от отца, но и никогда не любила. Андрей видел, как она относится к своим родным сыновьям, и как — к нему. Он никогда не считал мать плохой — она действительно много для него сделала, уважал ее и бесконечно хотел, чтобы она любила его так же сильно, что и братьев, но понимал, что это невозможно. Андрей прекрасно осознавал, что, скорее всего, ей просто всегда было его жаль, и не хотел быть для нее обузой. Он видел, как она улыбалась родным сыновьям, как ворчала на них, как трепала волосы. Слышал, как кричала, когда братья получали плохие оценки или устраивали неприятности в школе, и как хвасталась ими по телефону подружкам, когда у них что-то получилось. На Андрея же мать никогда не повышала голос, но и никогда не рассказывала о нем другим, хотя рассказать было что! Он и учился на отлично, и поведение у него было примерным, и награды получал — сначала по легкой атлетике, которой занимался с младшей школы, потом — по дзюдо, куда попал по наставлению физрука. Не парень, а золото. По крайней мере, так говорили все учителя в школе. А мать если и хвалила, то дежурными фразами.

В лет пятнадцать или шестнадцать Андрей не выдержал — пошел к школьному психологу после того, как их классу долго втолковывали о том, что психолог у них замечательный, и что если у кого-то есть проблемы, нужно обязательно прийти к нему на консультацию. Он рискнул и пошел. Тайно ото всех — и от родителей, и от одноклассников, и от учителей. Пришел вечером, когда в школе почти никого не осталось, и долго оглядывался по сторонам, прежде чем проскользнуть в кабинет.

Школьный психолог — взрослая красивая женщина с обаятельной улыбкой — чем-то напоминала ему мать. Голосом, жестами, даже словами, только казалась куда более искренней и заботливой. Она участливо расспрашивала его обо всем, что происходит, всячески показывала, как переживает, и давала понять, что хочет помочь Андрею. Они разговаривали. Много разговаривали. Обо всем. И если сначала он закрывался от общения, то потом перестал чувствовать скованность и странный, непонятный стыд, который не отпускал его с самого детства. Стыд за то, что мать не может его полюбит. И что никто не может его полюбит. Словно он что-то сделал. Словно был виноват в чем-то.

Психолог почти убедила его в том, то он придумывает себе все это. Что мать, хоть и не родная, но любит его. И что ей, скорее всего, просто нелегко показывать свои чувства, видя, что старший сын так эмоционально закрыт. И что она приняла его как своего собственного ребенка. Психолог много чего говорила Андрею, и он почти поверил ей. Однако все испортила случайность. Однажды Андрей встал ночью, чтобы попить воды на кухне, и услышал разговор родителей.

— Близнецы опять в школе драку затеяли, — раздраженно сказала мать. — Я устала ходить в школу. Может быть, хоть один раз сходишь ты?

— Я занял, — не менее раздраженно ответил отец. — Ты же знаешь, что я работаю. Пашу, как вол.

— Но ты ведь отец. Прими хоть какое-то участие в жизни детей.

— Дорогая, ты же в курсе, что у меня проект горит, — выдохнул отец. — Срочно нужно сдавать заказчику. Мне не до школ.

— Почему твой сын не доставляет столько неприятностей? — вдруг спросила мать. — Отличник, спортсмен. А наши… Безобразничают постоянно! Мне уже стыдно приходить в школу…

Андрей вздрогнул. «Твой» и «наши» так резанули слух, что сердца едва не остановилось. Не заходя на кухню за водой, он вернулся в свою спальню, которую гордо занимал один, на правах старшего брата. И не смог уснуть до самого утра — все думал об этих слова и о том, как они были сказаны. Психолог оказалась неправа, совсем неправа. И он больше никогда к ней не ходил.