азарта и силы, подстегивая и радуя его. Он был готов броситься в реку, отдаться ее сумасшедшему бегу, кричать всему свету о том, что Ция любит его и что нет в мире человека счастливее его. Ему казалось, что бедовая и стремительная река разделяет его любовь и счастье... Здесь же течение реки было ленивым, неторопливым и грустным, как и его горькие думы о навеки потерянной любимой. Долго сидел Бондо на берегу Хобисцкали, стремясь развеять свою печаль. Но печаль становилась лишь острей, глубже и неизбывней...

Три дня и ночи непрерывно шел снег, совсем необычный для здешних мест. Полуметровый снежный покров укутал землю. Замерзла Хобисцкали.

С канала Бондо возвращался тропинкой, протоптанной Гудуйей.

Вечерело. На небе не было ни единого облачка. Сияние луны, мерцание звезд и белизна снега озаряли все вокруг призрачным светом.

Непривычный к морозу, Бондо шел быстрым шагом. Скоро должны были появиться его сменщики Уча Шамугия, Буху Хурция и Гудуйя Эсванджия. Вот, кажется, идут они от Хобисцкали. Бондо замедлил шаг. В барак он возвращался в одиночестве — его подручный Дзуку Цулая до прихода сменщиков остался работать на экскаваторе.

По лесу рыскали голодные волки. Ходить здесь в одиночку было небезопасно. Завидев вдали движущиеся к нему силуэты, Бондо успокоился, но зрение обмануло его: что-то не похожи они были на людей. А может, это буйволы или коровы? Нет, нет, скорее всего это лошади. Но почему они без всадников? Да и откуда здесь взяться лошадям, кто бы выпустил их в лес без присмотру!

А те трое вразвалку вышагивали по снегу. Почему по снегу, а не по тропинке? Волки, конечно, волки, как это он не сообразил до сих пор? По брюхо в снегу волки медленно приближались к Бондо. При виде Бондо они направились к тропинке. Матерый волк застыл на тропинке, двое поменьше остались на снегу по обе стороны от него.

Сколько раз Бондо сталкивался с волками в лакадских лесах. Напуганные его криком или взмахом руки, они лениво трусили прочь, как побитые собаки. Но теперь их было трое, к тому же голод и холод делали их более храбрыми.

Бондо остановился. Дрожь прошла по его спине.

Волки медленно двинулись к нему.

Матерый волк шел впереди. Двое других поменьше плелись за ним следом.

Шагах в пятидесяти от Бондо волки остановились. Задрав головы, они долго смотрели на него. Потом матерый оглянулся на своих товарищей. Те согласно кивнули ему. Один двинулся вправо, другой — влево.

«Идут в обход».

Да, голодных волков криками и взмахами руки не отпугнешь. Оставался единственный выход — взобраться на дерево. Но волки, словно поняв его замысел, растянулись цепью, отрезая Бондо все пути к отступлению.

Бондо стоял и ждал. Да и куда деваться — он был в ловушке. Одного волка он, видимо, одолел бы, но как быть с остальными двумя? Бондо стоял и искоса поглядывал в сторону Хобисцкали, не идут ли его товарищи.

Матерый наконец двинулся с места. Он шел, упоенный своей силой и подгоняемый лютым голодом. Двое других по-прежнему держались справа и слева от него.

Бондо не помнил, сколько времени он простоял, сколько времени шли на него волки. Приблизившись вплотную к своей будущей жертве, волки остановились и уставились прямо в глаза Бондо зеленым, мерцающим голодным взглядом. Устрашающе оскаленные клыки сверкнули в лунном свете.

Бондо померещилось, что клыки эти глубоко вонзились в его тело. Внезапно он ощутил страшную боль. Хотелось кричать. Он открыл было рот, но крикнуть не мог и, задыхаясь, схватился руками за шею.

— Ого-го! Ого-го!

Нет, это был не его голос. Кричал Гудуйя. Крик как бы подхлестнул старого волка. Он вдруг оторвался от земли и прыгнул на Бондо. Как бы очнувшись от возгласа Гудуйи, Бондо резко выбросил вперед обе руки и изо всех сил ударил волка в грудь.

Матерый навзничь опрокинулся в снег. Не дав ему опомниться, подоспевший Уча кинулся на него. В воздухе сверкнул нож, и главарь с распоротым брюхом остался лежать на снегу.

Волк, стоявший справа, не успел повернуться, как на него всем телом навалился Гудуйя и сомкнул железные руки на волчьей шее.

Третий волк бросился на Бондо и сбил его с ног, но Буху Хурция успел ухватить зверя за уши и оттянуть назад его хищную морду. Уча немедля вонзил ему в горло окровавленное лезвие ножа.

Покончив с хищниками, все трое наклонились к Бондо и осторожно подняли его. По лицу юноши текла кровь.

— Задел все-таки, — сказал Уча. — Ничего страшного, щека поцарапана.

Бондо не чувствовал боли. Он был так оглушен и потрясен случившимся, что не сразу пришел в себя, не мог сообразить, откуда взялись здесь Уча, Гудуйя и Буху. Все вокруг плыло как в тумане.

— Где волки? — глухо спросил Бондо.

— Да вот же они, — показал Уча на волков, испускающих дух в лужах дымящейся крови. — Едва-едва поспели, иначе... — Вытерев лезвие о голенище сапога, Уча вложил нож в ножны.

Только теперь Бондо почувствовал боль на лице. Ему казалось, что кровь льется не переставая. Он дотронулся до щеки рукой. Кровь застыла.

— Идти-то можешь? — спросил Уча.

— Могу.

— Буху, пойдешь с ним в амбулаторию, — обратился Уча к Хурция.

— Да я и один дойду. Ну, и натерпелся же я страху! Не будь вас, остались бы от меня рожки да ножки. Спасибо, ребята.

— Ну, теперь тебя ничем не испугаешь, Бондо, — пошутил Буху.

— И врагу своему голодных волков повстречать не пожелаю, — сказал Гудуйя. — Однажды я видел, как они здоровенного вола разделали, кости и те изгрызли... Что-то не припомню я такой зимы на своем веку. Вон сколько снегу навалило.

— Ну иди же. А ты щеку платком закрой, — посоветовал Бондо Уча.

Ученики не мешали драгерам успешно выполнять взятые ими обязательства. Учеба шла параллельно с работой, и ни минуты времени не пропадало впустую. Даже в обеденный перерыв экскаваторы не простаивали — за рычаги садились ученики-трактористы.

К концу каждой недели в управлении подводились итоги социалистического соревнования. Этим обычно занимался сам Васо Брегвадзе. Он скрупулезно проверял выполнение всех условий соревнования, был принципиален, беспристрастен, а порой даже и придирчив.

Зима