Ответ на вопрос, кому следует передать бразды правления, недогадливым кабинет-министрам пришел не сразу. Лишь сидя в карете, державшей путь к мудрому Остерману для совета с ним, Черкасский произнес роковые слова: «Больше некому быть, кроме герцога Курляндского, потому что он в русских делах искусен».

Остерман, всегда проявлявший величайшую осторожность и готовый примкнуть к группировке, одерживавшей верх, не склонен был сразу же отдать власть Бирону. Он согласился сочинить манифест, объявлявший наследником престола Иоанна Антоновича, а относительно регентства дал уклончивый совет: «Торопиться не надо, надобно подумать».

Когда кабинет-министры возвратились к Бирону, где находились Миних и Левенвольде, и передали ответ Остермана о назначении правительницей принцессы Анны Леопольдовны, при которой быть совету из нескольких персон, в том числе и Бирона, последний в раздражении воскликнул: «Какой тут совет? Сколько голов, столько разных мнений будет!» После этого Бестужев отважился озвучить мысль, впервые высказанную Черкасским в карете: «Кроме вашей светлости, некому быть регентом». Предложение вызвало страх, ибо все понимали, что оно незаконно, что они подвергают себя немалой опасности. Бестужев, опомнившись, решил смягчить предложение словами: «Разумеется, в других государствах странно покажется, что обошли отца и мать императора», но тут вступил в разговор Бирон, сообщивший присутствовавшим придуманную им ложь: «Я предложил ей (императрице. — Н. П.) объявить наследницей племянницу свою, принцессу Анну, но она на представление мое не согласилась, говорит, что не только наследницею племянницу свою не объявит и слышать о том не хочет, а изволит наследником определить внука своего, которому при крещении его оное обещать изволила».

Присутствовавшие соревновались в подобострастном изъявлении нежных чувств к фавориту. «Когда герцог, — сообщает Миних-младший, — от всех вышепомянутых лиц выманил желанное приветствие, то ответствовал, что учиненное предложение могло бы чрезмерно удивлять его, если б он не почитал искреннейшую любовь и дружбу их». В то же время он, продолжая лицемерить, пустился в рассуждение, что подобных им патриотов мало найдется в публике, которые бы приветствовали чужестранца в роли регента, но он осведомлен о «гнуснейшей клевете» на него завистников, советовавших ему «возвратиться в Курляндию и жить там в тишине и спокойствии… Впрочем, — продолжал Бирон, — если что-нибудь может преклонить меня к восприятию тяжкого бремени, вами предлагаемого, то единственно чувство глубочайшей благодарности к благодеяниям, излиянным на меня императрицей, и пламенное усердие мое к благоденствию к славе России». Претендент на регентство счел, что желания узкого круга лиц недостаточно, чтобы он согласился принять бремя регентства, необходима поддержка «первейших государственных чинов». Кроме того, надобно было добиться одобрения затем двух Анн: принцессы Анны Леопольдовны и императрицы Анны Иоанновны[316].

Когда Бирон обнаружил единодушное одобрение своего плана со стороны узкого круга присутствовавших (на нем кроме трех кабинет-министров присутствовали генерал Ушаков, адмирал Головин, обер-шталмейстер Куракин, генерал-прокурор Сената Трубецкой, генерал-поручик Салтыков и гофмаршал Шепелев), он приветствовал решение о созыве расширенного собрания вельмож численностью в 40–50 человек, которые своей подписью должны подкрепить просьбу назначить его регентом.

Созыв вельмож взял на себя Бестужев, причем на совещание, состоявшееся на следующий день, были приглашены не все сенаторы, генералитет и придворные, а только те из них, кто не станет перечить намерениям Бирона, поддержанного узким кругом лиц.

Остерман решил, что медлить с определением своего отношения к регентству Бирона опасно, и заявил о своей безоговорочной поддержке его. Было решено обратиться к императрице с просьбой, чтобы она удовлетворила горячее желание участников совещания назначить регентом Бирона.

Оказалось, легче всего было получить согласие Анны Леопольдовны. Она не противилась действиям Бирона, заявив: «Покоряюсь совершенно воле императрицы, моей благодетельницы, и беспрекословно буду повиноваться всему, что благоугодно будет ей постановить».

Вопреки ожиданиям Бирона и его клевретов, императрица, к которой они явились с манифестом, заупрямилась и отказалась подписать его, руководствуясь следующими соображениями: во-первых, она не могла смириться с тем, что смертельно больна, и была уверена в своем скором выздоровлении; во-вторых, она не желала ни с кем делиться царскими почестями — при назначении преемником Иоанна Антоновича многие вельможи, привыкшие гнуть спину, станут угождать его родителям. Неподписанный манифест императрица, по одним сведениям, хранила под подушкой, по другим — в ларце, где лежали драгоценности. Остерману потребовалось использовать все влияние своего красноречия, чтобы в канун смерти императрицы убедить ее в необходимости подписать устав о регентстве. К стараниям Остермана надо прибавить усердие Бестужева, организовавшего челобитные от всех вельмож и даже всей нации с просьбой назначить Бирона регентом.

Неизвестный художник. Портрет герцога Курляндского Эрнста Иоганна Бирона.

XVIII в. Рундальский дворец, Латвия.

Подписанием устава закончился фарс, ловко разыгранный немцами с участием русских вельмож. Отпала угроза, о которой заявлял Менгден: «Если герцог регентом не будет, то мы, немцы, все пропадем! А ведь герцогу самому о себе просить нельзя; так нельзя ли об этом как-нибудь стороною просить ее величество?»[317] Бирон добился осуществления своих честолюбивых замыслов. Сбылось то, что предрекал Шетарди еще в донесении 7 октября 1740 года. «Я вижу, — писал он в депеше, — что здешний народ близится к моменту освобождения от ига иностранного министерства, чтобы подчиниться господству иностранной династии»[318].

Устав обнародовали 18 октября, а на следующий день Бирон вступил в права регента. По поводу этого факта С. М. Соловьев заметил: «При жизни Петра Великого среди старообрядцев ходили слухи о подмененном в младенчестве царе — Россией правил не настоящий Петр, а немец. Молва теперь обрела значение были — страной действительно должен был править немец. Но теперь этот самый ненавистный фаворит-иноземец, которого привыкли обвинять во всех бедствиях прошлого тяжелого царствования, становится правителем самостоятельным; эта тень, наброшенная на царствование Анны, этот позор ее становится полноправным преемником ее власти».

Составитель устава Остерман позаботился о сохранении трона за ветвью Романовых, ведущих начало от Иоанна Алексеевича, лишив Анну Леопольдовну права наследования престола. Устав предусматривал в случае смерти Иоанна Антоновича бездетным передачу трона его еще не родившемуся брату, а если и он умрет, то императорская корона должна украсить голову «из того же супружества рожденных принцев». Все эти перемены не задевали интересов Бирона — он оставался регентом и при новых императорах. В случае отказа Бирона от регентства устав предписывал «с общего совета и согласия Кабинета, Сената, генерал-фельдмаршалов и прочего генералитета учредить такое правление», которое бы шло на пользу империи и подданных до совершеннолетия наследника.