– Они же не разделаны на куски… – нехотя сказал Стас. – Вскрыты, выпотрошены, все такое… Но цельными тушками. Окончательно разделывать надо на месте. Их же не просто убивают, их сначала… Ну ты чего, ни разу не видел, как корейцы собак готовят?

Стас совсем замолчал.

Ну же, давай! Давай клюнь!

Сержант обернулся:

– Как?

– Как… Ну, они их не режут. Они их до смерти палками забивают.

– Забивают?..

Сержант нахмурился. Кинул взгляд на секвенсор, и, похоже, решимости забраться в темный кузов и открывать этот ящик у него поубавилось.

– Ну да. Сначала превращают в живую отбивную. Подвешивают к турнику, чтобы хреначить было удобнее. Ну и начинают. Потихоньку… Сначала по лапам. Не по брюху, а именно по лапам. Чтобы сердце не остановилось раньше времени. Там весь смысл, чтобы сосуды в мышцах перебить и мышцы кровью наполнились. Ну, чтобы сочнее было, мягче. Так что сначала ломают лапы, а по брюху собаку начинают хреначить уже напоследок, когда она и так вот-вот сдохнет…

Лицо у сержанта изменилось. Словно съел сырок, и теперь желудок рапортовал об ошибке.

Сержант спрыгнул с края кузова и с чувством захлопнул дверцу.

– С-суки узкоглазые! Их бы самих палками, ур-родов… Давай проезжай, встал тут!

И, больше не обращая на Стаса внимания, двинулся к следующей машине.

* * *

На первом же перекрестке Стас пробился через встречный ряд автобусов и свернул влево. В кварталы древних, одинаковых, бело-коричневых малоэтажек.

Надо затеряться. От греха подальше.

Но так просто скрыться от глаз военных не получилось.

Первая группка встретилась в двух сотнях метров от шоссе. Двое молодых ребят стояли на тротуаре у открытого люка, курили и изнывали от безделья и солнца.

Но в тень не отходили. Словно сторожили что…

На следующем перекрестке, сразу за углом дома, на ступенях в подвал, сидела еще парочка. Дверь в подвал открыта, светится лампа.

Интересное кино…

Для отлынивания от боевых действий ребята выбрали не самые укромные места. Забились бы куда-нибудь внутрь, что ли, чтобы в глаза не бросаться. Но что-то не похоже, чтобы они отлынивали… Тогда что?

Стоят у входов в подземные коммуникации? Так, что ли? Генералы таки решились травить химией все, что под землей?

Но тогда почему ребята без масок? И почему те, у открытого люка, просто стоят и изнывают от безделья, а не заваривают-запаивают, чтобы, когда пустят газ, из люка ничего не поперло сюда, на поверхность?

Чертовщина какая-то…

Слева показались еще двое. Опять стоят на тротуаре, у люка, с отодвинутой в сторону крышкой.

Ладно, сейчас выясним, что тут творится.

Стас сбросил скорость. Переехал через двойную линию на встречную полосу – какие, к черту, правила дорожного движения, когда на несколько кварталов эта единственная машина на ходу, да и весь город, похоже, на военном положении? – и приткнулся к бортику тротуара.

Черт, сейчас бы пачку “Имперских”… Выйти, сунув сигарету в рот, словно решил размять ноги… Дать ребятам прикурить. В армии почти все курят – что в нашей армии еще делать-то?

Иногда даже жаль, что сам не куришь… Ладно! Стас заглянул за спинку сиденья, где тихо шуршал вентилятор. Открыл крошечную морозилку. Дохнуло холодом. Пельте-элемент холодил на славу. Хорошая привычка не экономить на комплектации.

Стас вытащил бутылочку газировки, открыл дверцу и спрыгнул на землю.

Служивые подозрительно косились. Стас старательно не обращал внимания. Словно вообще ничего не замечал. Медленно, словно случайно семенил в их сторону, целиком погрузившись в борьбу с пробкой, которая никак не желала отвинчиваться. Наконец пшикнула, выбросив излишки давления.

Кажется, вон тот белобрысый облизнулся… Хорошо… И гимнастерки расстегнуты почти до пупка… Ладно, прорвемся и без курева.

Стас задрал голову и опрокинул в себя бутылку, гулко глотая, словно век не пил. Не хочется, но надо, надо.

Опорожнив половину, счастливо отдулся, утер рот.

И наконец-то заметил облизывающихся ребят.

– Привет, служба! Чего на солнцепеке паритесь?

Солнышко и вправду припекало. Ночи холодные, еще утром передергивало от холодка, а вот поди ж ты, разгулялось. Небо чистое, без облачка. Да посреди черного асфальта, да между высоких домов, отрезавших малейший ветерок… Да еще лужи от ночного дождя… Воздух влажный, тяжелый… Здесь, вне кабины с кондиционером, здорово парило.

Брюнет неопределенно пожал плечами. Белобрысый оказался разговорчивее. Мрачно буркнул:

– Служба…

– А-а… Бывает… – Стас еще раз глотнул воды. – Не жарко?

Поднял перед собой бутылку:

– Холодненького хлебнуть хотите? Принести?

Белобрысый радостно кивнул. Следом и брюнет.

Стас вернулся к машине, открыл морозилку, бросил туда полупустую бутылку, взял две целых. Последние, но тут скупиться не пристало.

Спрыгнул на землю. Медленно пошел к служивым – торопиться не стоит, не стоит…

– Во палит… А тут еще на кольцевой привязались, прямо на въезде. Чуть обратно не развернули. Чего в городе вообще творится-то? Чего вы тут жаритесь?

Стас отдал бутылочку. Сначала одну, неразговорчивому брюнетику.

– Да люк караулим, – сказал белобрысый, глядя на вторую бутылку. – Следим, не пробегают ли под нами крысы…

Стас протянул ему бутылочку. Теперь можно. Главное, первые фраза-две. Разговорить сразу, а не потом затевать разговор, когда утолят жажду.

Белобрысый вмиг свинтил крышку и припал к бутылке. Черненький не отставал. Стас лениво, от нечего делать опять заговорил, пока они булькали:

– А чего его караулить-то? Крысы они же в центре, в Кремле живут, а тут так, только детей пугают… Белобрысый оторвался от бутылки:

– Да нет, их здесь полно. Там ребята, – он кивнул на провал люка, – когда чистили, крыс много было… Теперь штурмовики ушли дальше, – он кивнул куда-то на запад, в сторону центра, – а мы тут, чтобы…

Он осекся. Уставившись куда-то за плечо.

Стас медленно – совершенно случайно, ясное дело! – оглянулся.

Из ближайшего домика, из тенька, вынырнул лейтенант. Шел сюда. И лицо…

– Эй, я не понял! Что за разговорчики в строю? Я сказал, в люк смотреть, а не трепаться! В чем дело? – Это уже не им.

И кроме раздражения теперь еще и подозрительность.

– В чем дело, гражданин? Почему отвлекаете личный состав от служебных обязанностей?