Но сейчас солнце палило нещадно. На земле не осталось и следа луж. А лес за оградой был не то что в почках – кое-где уже распускались листья.

Там, в этом зазеленевшем лесу можно будет затеряться. Быстро и легко.

Только до него еще квартал, а за ним дорога.

И с перекрестка на дорогу выкатил грохочущий “кутузов”. Встал, задний люк отлетел на землю, и посыпались солдаты. Двое залезли на броню, остальные разошлись вдоль улицы.

Умело, черт бы их драл. И дорога, и все проходы между домами на подступах к ней просматриваются.

А сзади, перекрикиваясь, еще два отделения. Прочесывают этот угол. Оторвался от них немного, но теперь, похоже, нагонят…

Путь вперед, через дорогу и в сад, перекрыт.

Справа широкий и длинный газон. Сунешься – и те двое, что остались на броне, обязательно заметят…

А сверху широкими кругами барражирует тот чертов вер­толет. Обложили по всем правилам.

Молодец Лобастый. Там, у арки, сбил военных с хода. Да только одного не учел. Простому мародеру, пожалуй, дали бы уйти – машину расстреляли, так что ничего он не вывезет. А самого его ловить… Много чести! И так его уже наказали, лишив машины.

Но это мародера. А вот человека с отрядом крыс, тех самых крыс, от которых и вычищают город, согнав сюда солдат со всей центральной России… Нет, такому уйти не дадут.

А уж если успели подключить гэбэшников, которые прекрасно знают, что единственный человек в городе, которого слушаются крысы, некто Крысолов… Тот самый Крысолов, на которого личный зуб у самого главы ведомства…

Но, с другой стороны, если бы не Лобастый, то взяли бы уже там, у арки. Или сразу пристрелили.

В любом случае все. Приплыли. Не уйти.

Надо отпустить крыс. Они будут драться до последнего, защищая, но какой от этого прок? Пусть хоть кто-то спасется…

Стас пополз назад, за угол – и в руку ткнулся прохладный нос. Тут же тихо пискнуло.

– Что? – Стас обернулся.

Лобастый приподнялся на задние лапки и закружился. “Асфальт”. “Решетка”. “Вниз”. “Вход”.

– Нашли решетку водостока?! Где?!

* * *

Из решетки дохнуло сыростью, смрадом – это там, в центре, где людей нет, подземелья не пахнут, – но сейчас для него не было запаха слаще: он нес надежду.

Только тяжелая, зараза…

Стас поднатужился, рванул еще раз. Со второго раза решетка отошла вверх. С металлическим скрежетом, изо всех сил сопротивляясь и цепляясь за асфальт. Но все же сдвинулась.

– Вперед!

Крысы скользнули в провал, где-то внизу зашлепало: разбрызгивалась вода. Неглубоко, но лучше все же по лестнице. После ослепительного солнца проем – пятно черноты, ничего не разглядеть. Стас сел на край, нащупал первую ступеньку…

– Здесь! Вон он! Стоять!

Стас оскалился – черт возьми, каких-то пары секунд не хватило, чтобы разминуться! – и соскользнул с края дыры, поджав ноги и выставив руки.

Прыжок крыс отложился где-то в подсознании, и ноги сами собой выбрали момент, когда должен был состояться удар. Распрямились, амортизируя…

Может, спешка так подействовала, но только ноги спружинили на миг раньше, чем было надо. Распрямились впустую, не найдя под собой опоры – и тут же по пяткам ударило. Тело бросило вперед – туда, где должна кончаться лестница, где обычно два острых края…

Стас пригнулся, конец лестницы впился в плечо, но кевларин спас. Соскользнуло. Разве что синяк, но уж лучше синяк… Левая рука ударилась о стену, проехалась по сырому бетону – и стена врезала по скуле.

– Сюда, сюда! – голосили сверху, уже в два голоса.

Юг, где тут чертов юг?! Надо к центру!

Солнце там, шло оттуда… Стас развернулся, пригнулся, выставил перед собой руки, чтобы не разбить голову, и побежал. Вокруг ни черта не видно. Словно непроглядный провал люка раздвинулся и накрыл собой весь мир…

Под ногами разлеталась вода. Сверху, по асфальту, тяжелый топот “чушек”, еще какие-то голоса. И гораздо ближе:

– Сюда, сюда! У кого “ночка”?

Только этого не хватало! Нет, ребята, о приборе ночного видения уговора не было!

Стас вытащил “хек”, пошире открыл рот и, не оглядываясь, – не на поражение, так, для галочки, только чтобы отцепились! – выстрелил за спину.

В забранном в трубу пространстве грохот от выстрела был такой, словно это был не “хек”, а крупнокалиберный миномет. Теперь ничего не видно и не слышно… Только смрад в носу и сталь под пальцами.

Сталь обратно в кобуру – и дальше, вперед! Пока сзади не прилетела сдача из раскаленных кусочков металла!

То ли уши еще не отпустило, то ли у ребят в самом деле сдуло пыл, но поутихло. Воплей, призывающих шустро лезть вниз и мчаться в погоню, больше не слышно.

Ну и слава богам. Здесь, внизу, все пойдет куда лучше. Здесь если и не как дома, то уж как на малой-то родине точно. Стас потянулся рукой назад, за рюкзаком с планшеткой и тепловизором…

И остановился.

Пальцы схватили пустоту, а потом уперлись в кевларин плаща. Рюкзак остался в ларьке. Вместе с планшеткой, со всей аппаратурой… А тепловизор и вовсе сломан. Еще два дня назад.

Стас облизнул пересохшие губы. Оглянулся.

Позади, метрах в сорока, висел столб света. Мириады крошечных пылинок скользили в воздухе, разбрасывая падающий из люка свет во все стороны… А вот впереди ничего не видно. Ни-че-го.

И если двигаться дальше к центру под землей, придется двигаться в кромешной темноте. Без фонарика, без планшетки, в которой планы всех подземных коммуникаций. Без этих карт добраться до центра и не запутаться…

Трудно.

Если вообще возможно.

Но выбор… Есть он, этот самый выбор?

Если военные поймают и свезут к гэбэшникам, мало не покажется. Съедят не хуже диких крыс. За секвенсор, одно лишь обладание которым уже преступление, прилично полагается. А тут мало что секвенсор на руках – так еще и переправлял его. Да не куда-то, а в центр Старого Города. В самый рассадник модифицированных крыс, вышедших из-под контроля…

За такое повесят на тебя не только всех дохлых собак, но и всех живых крыс…

Стас присел на корточки. Шепнул:

– Ко мне!

Зашуршало, но ни черта не видно. Нет, видно. Едва блестят бисеринки глаз. Четыре пары. Ждут приказа.

Смогут они найти дорогу к центру?

Глаза потихоньку привыкали к темноте. Уже не только бисеринки глаз, но и мордочки различить можно. Собранные, но не испуганные. Вот уж кто никогда не боится. А если и боится, то ни за что не покажет это своему хозяину. Который для них, наверно, как бог.