всех, уверяя, что Ли Мин — демон. Иначе, будь она человеком, сразу же, едва поселилась в пещере, стала бы жертвой Горного духа. И та жуткая пентаграмма у Песчаной хижины, составленной из останков некогда пропавших деревенских, была приписана ею Ли Мин.

Но могло быть и по-другому. Фэй Я желая защитить Ли Мин, «запечатал» тропу и погиб и теперь Ли Мин ждет в пещере, когда ее освободят. И теперь раз за разом он пытался взломать, сковырнуть тяжеловесный магический запор, выходя из себя и ненавидя его все больше и больше.

Он вышел к знакомой изрытой просеке, где светилось слабым светом окно Песчаной хижины, которая прежде была всегда погружена в глухую темноту запустения. Словно в изнеможении Глава прислонился к стволу бука, пытаясь унять бешено колотящееся сердце. Неужели его тайная надежда сбылась и он, войдя в хижину, увидит Фэй Я? Оттолкнувшись от надежного ствола бука, Глава, проваливаясь в рытвины полные стаявшего снега, двинулся к вожделенному освещенному проему хижины, когда к нему от порога метнулась какая-то тень.

— Ленточка… — восторженно прошептал Глава. — Не уходи…

Собака принюхалась и, завиляв хвостом, подошла к нему. Глава порывисто обнял ее и Ленточка, поскуливая, облизала его лицо, а после, вырвавшись скачками убежала к хижине, затем вернулась, нетерпеливо тявкнув.

И вот Глава толкнул приоткрытую дверь, войдя в пустую комнату, но за то что в доме кто-то обитал говорили неубранные свитки на столе, еще не остывший очаг и глиняная чаша с недопитым чаем. Ленточка деловито обнюхала свою миску, и шумно полакав из нее воды, взглянула на Главу.

— Где твой хозяин? — спросил он.

Ленточка облизнулась, тявкнула и выскочила за порог. Глава поспешил за ней. Они вновь пересекли изрытую просеку и углубились в лес. Глава не замечал промокших насквозь сапог и отяжелевшего покрытого грязью намокшего подола длинных одежд, хлеставших как плети ветвей, то и дело успевая уворачиваться от них, боясь упустить из виду Ленточку. Фэй Я и Ленточка являлись важной частью жизни Ли Мин и значит они приведут его к ней.

Наконец они остановились у начала «запертой» тропы, Глава как и прежде натолкнулся на невидимый барьер, а вот Ленточка, припав к земле и прижав уши, проползла на брюхе вперед. Недолго думая, Глава, упав на колени, полез за ней, уже поняв, что это небольшая лазейка в магическом барьере, нарочно оставлена для собаки. И вот он на хорошо знакомой тропе, по которой взлетел в страшном нетерпении, ожидая, что вот-вот увидит мага, а то и саму Ли Мин. Вот и пещера в глубине которой теплился огонек, мелькая сквозь доски двери, которую Глава в нетерпении рванул на себя. Вслед за Ленточкой вбежал в пещеру с ощущением, что вернулся в родные стены. Но на пороге замер, встав как вкопанный, схватившись за косяк низкой двери. Ноги не держали его, внезапно ослабев.

В тусклом свете светильника он разглядел лежащую на кане фигуру.

Ему стоило неимоверных усилий, чтобы сделать шаг к ней. Третьего шага не было, потому что Глава рухнул на пол. Ноги отказывались держать его.

На кане, вытянувшись, лежала Ли Мин. Не в силах вздохнуть он, потянувшись, схватился за безжизненную холодную руку Ли Мин как утопающий за соломинку. Он задыхался, пока не захлебнулся рыданиями. Подобравшись к кану, он гладил ее лицо, беззвучно благодаря милостивое Небо, потому что говорить не мог. Ли Мин жива! Гладил ее руки, плечи, пока не обнаружил, что ее тело стягивает тугая повязка с лекарственным компрессом на ране в груди. Повязка оказалась свежей, ее недавно меняли. Глава жадно прижался губами к ее бледной руке, а после приложил еебезвольную ладонь к своей мокрой от слез щеке.

Опустошенный валом чувств, которые едва вмещало его сердце, он прижался лицом к ее плечу, с наслаждением вдыхая такой родной и знакомый запах ее тела, что успокаивал его, в тоже время вливая жизненные силы, желание жить. Но не утерпел и приподнявшись, осторожно коснулся горячими губами ее холодных губ, уловив едва слышное дыхание и, боясь поверить, что это все ему не сниться. Но если это сон, то пусть бы не кончался, ему не пережить пробуждения.

— Она жива, — раздалось позади него. — Но серьезно ранена.

Быстро утерев лицо рукавом, Глава обернулся и вскочил. Этот день был поистине щедр на радостные сюрпризы.

— Лекарь? Вы живы? Но меня уверили, что вы сгинули безвозвратно.

— Хм, я, кажется, знаю, кто наплел вам эту небылицу, — неприязненно хмыкнул лекарь Бин, поклонившись Главе.

Но того уже ничто больше не интересовало, кроме Ли Мин.

— Ли Мин… — повернулся он к кану. — Насколько серьезна ее рана? Прошло уже больше двух месяцев, а она не приходит в себя.

— Больше двух месяцев? — с недоумением переспросил лекарь, подходя к кану и взяв руку своей подопечной.

— Но разве ее… она ведь пострадала при нападение на Поместье. Ее ведь… тяжело ранили после того как… надругались…

— Господин, — с суровым отчуждением произнес лекарь, — вы бы встретились с ней сразу у тюремных ворот, если бы ее не попытались убить.

— Так… она была ранена недавно… две недели назад?

Лекарь кивнул, проверяя пульс Ли Мин.

— Что же произошло на самом деле? — прошептал Глава.

— Дайте мне и вашу руку тоже, — попросил вдруг вошедший в пещеру маг. — Ли Мин сама вам все расскажет, ведь у вас с ней особая, неразрывная связь. Вы выжили, потому что жила она. Она тоже выживет, потому что выжили вы.

Взяв руку, которую Глава тут же протянул ему, маг положил ее на голову Ли Мин и Глава вновь опустившись на колени рядом с ее ложем, закрыл глаза, внимая ее видениям.

Глава 24

Жесткий пергамент, бамбуковый свиток

В пещере становилось все холоднее и Ли Мин с тоской вспоминались уютные дома мага и лекаря на пристанище в которых могла рассчитывать в любое время. Она ведь уже подумывала перебраться к ним на зиму, когда обрушилась эта страшная беда. В те дни она думать боялась о постигшей Главу судьбе. Слишком больно было выносить мрачные подсказки собственной фантазии. Что ж, решила Ли Мин, перезимует в деревне, где любой дом с охотой примет ее. Ведь и податься ей было больше некуда. Да и люди вокруг невольно будут отвлекать от назойливых тревожных мыслей и беспокойства за Главу и ее старичков. Если бы она хоть представить могла, что надо делать, она бы не колебалась ни минуты.

В те дни полного одиночества, что мучилась своими думами, пытаясь согреться у небольшого