посыпалось из трубы, покатилось по полу — обернулся каждый. И евреи, и инквизиторы.

Лопе не первый год служил на своей должности и повидал всякие козни Дьявола, однако такого до сих пор не встречал.

Из трубы сыпались человеческие останки. Головы, руки, ноги, куски туловищ — старательно расчленённые. С глухим звуком они выпадали их очага, один за другим. Это уже было не самым обыкновенным зрелищем: но, коснувшись пола, останки почти сразу приходили в движение.

Отрубленные руки ползли к плечевым суставам, головы сами собой становились на положенные места. Бабы заверещали, мужики зажались к углам. Вот из кусков плоти, что была сильно тронута тленом, собрался один живой мертвец. А за ним и второй, и третий. А за ними…

Бах! Больно бьющий по барабанным перепонкам звук, ослепительные вспышки. Конечно же, это стрелял Ролдан: две головы умертвий разлетелись вмиг. Другому неупокоенному оторвало только что вернувшиеся ноги: Захария метко пальнул из обреза.

Может, эти твари и убивали уважаемых людей Эспаньолы?

Лопе не стали посвящать размышлениям много времени. За одно мгновение он опустошил барабан револьвера (ко своей чести, без промаха), а затем выхватил эспаду и бросился на врага в рукопашную. Клинок легко рассёк гнилую шею, следом и вторую. Агирре заметил атаку из-за плеча, отскочил, но колоть противника клинком не пришлось: Захария успел перезарядиться и дал дуплетом.

По крайней мере, тщетно уповавшие на своего голема евреи не путались под ногами. Кто прятался по углам, кто сбежал. Ролдан лупил без промаха, посылая каждую пулю точно в очередную гнилую голову: вот уж верно, он целится не глазом. Лопе, как когда-то в душных джунглях, неистово рубил эспадой направо и налево. А потом полутёмное помещение залило ярким светом, слепящим сильнее самого солнца.

Это Захария пустил в ход кое-что получше обреза.

Яростная схватка завершилась так же внезапно, как и началась. Кто-то хныкал из-под лавок и столов, кто-то верещал на богомерзком языке, кто-то молился. Однако умертвий и след простыл.

***

Три человека по одну сторону стола, три — по другую. И взгляды у всех были тяжёлые.

Яркий дневной свет падал в комнату через высокое, но узкое окно, закрытое витражом. Он окрашивался всеми цветами радуги, в протянувшейся сквозь полумрак полосе света горели мелкие пылинки.

Епископ Рамон Падилья имел именно такой вид, какой должен быть у человека, управляющего церковью на жалких клочках земли по эту сторону океана: далеко от Европы и бок о бок с демонами Преисподней. Иными словами, выглядел он нервно и вообще весьма неважно.

Викарий Фернандо — тот, что первым встретился с троицей эмиссаров Инквизиции, смотрелся бодрее. Но и ему не понравился только что состоявшийся разговор. Что же касается Алонсо Саласары Айялы, руководителя карибского трибунала Святой Инквизиции, то он был зол.

Три неприятных старика, в которых Лопе де Агирре ничего достойного, кроме церковных санов и должностей, разглядеть не мог. Что за земля? Тут и воздух — дрянь, и люди, которые дышат им — не лучше ни на йоту.

— Ваши слова, сеньоры эмиссары, вызывают некоторое недоумение.

— А я нахожу всё это совершенно возмутительным!

Фернандо, в отличие от остальных, промолчал. Но до его мнения Лопе не было никакого дела. Епископ и глава трибунала — пускай не прямое начальство, однако в определённой степени отчитываться перед ними эмиссарам было нужно. А вот этот… плевать на него.

— Я, сеньоры эмиссары, не могу сказать вам ровно ничего сверх прозвучавшего при первой нашей встрече. Как и прежде, отвратительные Господу порождения языческих негритянских культов кажутся мне вполне очевидными виновниками происходящего. Не понимаю, почему их ложь показалась вам достаточно убедительной: ужели вы запутались, кому и чему служите? Хотя признаю, что предполагать замешанность в этих убийствах иудеев — естественно и разумно. Однако вы пытаетесь убедить нас в ошибочности таких предположений. И…

— Я никого ни в чём не убеждаю. — перебил его Лопе. — И уж точно я не забыл, кому служу и для чего я здесь. По крайней мере, в одном лоа не солгали точно: относительно жертв, о которых я ничего не услышал от вас. А уж то, что произошло в доме евреев, я видел собственными глазами. И поэтому возникают вопросы.

— А вы здесь для того, чтобы найти ответы! — голос Айялы звучал весьма пискляво. — И вопросы должны задавать не нам! Спрашивайте тех, кого есть все основания подозревать в злом умысле против добрых христиан. Пока же вы попусту тратите наше время. Я…

— И вовсе не попусту. Хорошо: оставим все вопросы, кроме одного. Меня интересуют останки.

— Какие, сеньор Агирре, останки?

— Те самые, из которых возникли твари в жидовском доме. Я кое-что понимаю в дьявольских делах, да и вы, руководя трибуналом Святой Инквизиции, тоже понимаете. Поболе моего, надеюсь. Всякие демоны и подобная мерзость — да, они являются прямо из Преисподней. И призраки приходят в наш мир извне. Но вот трупы, ожившие или нет… трупы — это наш мир. Их нет в Аду, уж поверьте: я там побывал. Думаю, и на небесах их нет. Все трупы лежат в земле.

— И к чему же вы клоните?!

— К тому, что кто и каким образом ни оживил бы фрагменты тел — прежде он откуда-то достал их. Из могил или хотя бы из морга. В обоих случаях, безусловно, остались улики. Потому я спрашивал о вскрытии могил или чём-то подобном. И это, при всём уважении, не пустой вопрос! Он прямо связан с сутью расследования!

До сих пор только больше закипавший Айяла осёкся, едва произнеся первый звук какого-то слова, и задумался. На его красном, сально блестящем лице напряжённая работа мозгов (явно не самых светлых в Святой Инквизиции — а то не торчал бы на Карибах) отразилась явно.

Задумчивой сделалась и обрюзгшая рожа епископа Падильи. Лопе, возможно, почудилось — но в этом тяжком мыслительном процессе было что-то подозрительное. Как будто Айяла и Падилья не над самим вопросом думали — а над тем, чего в ответ на него говорить не стоит.

Мимолётное ощущение.

— Вероятно, это связано с индейским кладбищем. — заявил наконец епископ.

— Индейским кладбищем?

— Да, Агирре! — председатель трибунала снова вспылил. — Знаете, это как обычное кладбище, только для индейцев!

Эмиссары переглянулись. Папа Легба говорил, что индейцы нынче буквально