Присутствие Кагаэмона удерживало кого-либо от нападения на дом, но и только. Все прочее рушилось. Денег осталось на день. Риса — на три. Что потом?

А Кагаэмон отлично проявил себя в уличных схватках. Там, где проходил он, оставались лежать мертвецы, но прочие сторонники не могли похвастаться такими впечатляющими способностями, и ряды сторонников Сакуратая таяли. Сначала они перестали выходить в город. Потом перестали выходить и в квартал. Дом был фактически осажден. Кагаэмон был единственным, кто свободно покидал его и возвращался. Но силами одного человека в войне не победить.

Сакуратай наблюдал за деяниями мальчишки и иногда ловил себя на мысли, что мог бы усыновить Кагаэмона. По всем правилам. И совсем мельком, не доверяя себе, что госпожа Хироко в подходящем для брака возрасте… Но понимал: единственное, что его извиняет в этих думах, — его отчаяние. И не будет ничего такого никогда.

У Сакуратая не было детей. Однако когда-то он жил в большом крестьянском доме и у него было много младших братьев. Правда, не таких опасных. И не таких верных.

Сакуратай и не знал, что в другом конце квартала в этот момент на него готовится новое, самое коварное нападение.

***

Кагаэмон выбирал для госпожи книгу в книжной лавке. Как обычно, она попросила принести что-то и по его вкусу. Это значит книгу, которую он выберет, прочитают они оба. Представят одни и те же образы, подумают одни и те же мысли. Соприкоснутся в мечтах. Опять.

Присутствие Бандзуйина Тёбэя он почувствовал, как только положил свиток со списком забытого поэтического придворного турнира обратно в деревянную ячейку. Хироко равнодушна к стихам, она ценит книги о самурайской верности. Изложение о войне Гэмпэй она уже читала, может, воинская «Повесть о Великом мире» ее порадует?

Бандзуйин Тёбэй громко гыркнул, привлекая к себе внимание.

— Привет, — буркнул он. — Книжки выбираешь?

— Госпожа Хироко любит читать, — осветил Кагаэмон. — Как ваш палец?

Тёбэй поднял руку с перевязанным обрубком мизинца и скривился.

— Болит он, что же еще? Обычное дело, чтоб ты знал. Вот так вот трудишься, работаешь-работаешь, тянешь лямку, все ради них, все как в прорву, а уж если оступился… Меня таким же пацаном, как ты, да моложе даже, сам Старик Гэнсити подобрал. Все мне дал. К делу приставил. И я ради него и внучки его все сделаю. Не то что палец отрежу — животом на нож кинусь, пусть лишь госпожа Хироко скажет. И ты такой же, я вижу. Быть никем — жуткое дело, я помню. Не одну глотку за это порвешь.

Кагаэмон молчал. Тёбэй помялся и произнес:

— Ты вот маленькой госпоже книжки носишь. Может, передашь, а она и это почитает?

Кагаэмон протянул руку и взял сложенное письмо.

— Да. Я передам.

— Передай. А я тебе этого не забуду.

В этот момент Сакуратай, нутром чувствуя неладное, брел по дому в поисках Кагаэмона и никак не мог его найти. Сакуратай дошел до комнат госпожи, встал у загородки на колени, но в этот момент обклеенная бумагой решетка отодвинулась сама.

— Госпожа, — поклонился Сакуратай. — Где ваш телохранитель?

— Я отослала его в лавку за новой книгой, — ответила Хироко.

— Это неосторожно, госпожа. На улицах опасно.

— Мне нужно было поговорить с тобой относительно него, но вдалеке от его острых ушей. Набей трубку, Сакуратай, и слушай.

— Я слушаю, госпожа, — поклонился Сакуратай.

***

Кагаэмон с новой книгой под мышкой шел вдоль канала от книжной лавки обратно к дому. Туман, поднявшийся над водой этим холодным осенним утром, укрыл город.

Владелец лавки, старый книгочей, дрожащими руками отдал Кагаэмону купленную книгу и просил передать госпоже извинения, но это будет последняя книга, которую у него приобретают, — он закрывается тотчас же. В этом квартале теперь слишком опасно работать, и он переезжает.

Кагаэмон шел и думал, как передать это Хироко так, чтобы она не слишком расстроилась.

Тем не менее скрытых в тени людей он заметил раньше, чем они его. Он встал на пустой дороге, молча вглядываясь в туман, положив руку на рукоять ножа.

Его заметили, зашевелились, приблизились, зашептались: он? Да он, сакуратайский пес. Точно? А как же. Ну что, давайте? Что-то не уверен я, смотрите, как зыркает, а помните, как он тех троих положил, помните? Да и старшего он наверняка обезглавил, собака. Что-то не уверен я, мало нас. Отходи, братва, медленно, медленно, мы потом вернемся...

Тени колебались в тумане, когда они уходили.

А потом в разрыве тумана Кагаэмон на мгновение увидел душераздирающе знакомую черную фигуру с двумя мечами, скрытую под соломенной шляпой, на другом берегу канала, которую тут же затянуло белым.

Кагаэмон бросился к выложенному камнем берегу, впиваясь в туман взглядом. Он был! Он был там! Черный самурай!

Но его там не было.

***

— Что это? — спросил Сакуратай.

— Это письмо. Бандзуйин Тёбэй просил меня передать госпоже Хироко, — ровно ответил Кагаэмон, протягивая сложенный лист бумаги хозяину. — Может быть, вы хотите сначала прочесть его сами?

— Нет, — кратко ответил Сакуратай.

Они прошли по галерее вдоль внутреннего сада к комнатам госпожи. Служанка пустила их внутрь.

— Что там? — спросила госпожа Хироко, появившись из внутренних комнат.

— Письмо, — сообщил Сакуратай. — Письмо от Бандзуйина Тёбэя.

Хироко приняла письмо из рук Кагаэмона, развернула его и прочла. Сакуратай следил за ней, ее лицо ни разу не дрогнуло. Он не верил, что ей так немного лет. Он склонялся перед ее выдержкой.

А Кагаэмон вон просто ест ее глазами. Она его с рук кормит...

Сакуратай посмотрел на молодых людей и подумал... В общем, не важно, что он подумал. Додумать эту мысль он все равно себе не позволил. Непочтительно.

— Он предлагает мне выйти за него замуж, — произнесла Хироко, складывая письмо. — Клянется быть почтительным и терпеливым. Что думаешь?

Сакуратай поклонился:

— Это остановит войну.

То, что это будет и его конец, он не стал говорить. Это не важно. Важно то решение, которое примет она, а не кто-то еще.

— Нет, — ответила она. — Я не выйду замуж за волосатую обезьяну. Это не остановит падение нашей семьи. Мой дед был самураем, ронином из провинциального клана. Он построил этот дом сам, и он всегда был верен своему прежнему князю, всегда