Ей подумалось, что он может рассердиться на нее за то, что она пришла к нему в такой неурочный час.

– Я хотела бы тоже побыть здесь, если ты мне позволишь, – сказала она робко. – Я хотела бы спросить у тебя кое-что.

– Позволить тебе, Эльфи! – воскликнул Найт, обнимая ее рукою и прижимая к себе. – Я в два раза счастливее теперь, когда ты рядом со мною. Да, мы останемся и встретим рассвет здесь.

Таким образом, они вновь отыскали укромный уголок и присели там, укутавшись в парусину, как раньше.

– О чем же ты хотела спросить меня? – сказал он, когда они уселись и их стала покачивать вверх-вниз корабельная качка.

– О, совсем пустяк, возможно, мне совсем не следует об этом спрашивать, – отвечала она нерешительно. По правде говоря, ей вдруг захотелось узнать, была ли у него хоть однажды помолвка и твердое намерение жениться. Если да, то она немного расскажет ему о своих прошлых отношениях и о поведении со Стефаном. Мнимые слова миссис Джетуэй так угнетали девушку, что отныне, вспоминая свой тайный побег из дому, она рисовала его себе в мрачнейших красках и потому больше всего сейчас жаждала открыться возлюбленному и сбросить с себя тяжкое бремя. Она надеялась, что если Найт и сам бывал опрометчив, то сможет простить ей все.

– Я хотела спросить тебя, – продолжала она, – был… был ли ты когда-нибудь помолвлен прежде. – Она добавила, дрожа: – Я надеюсь, что был… в смысле, я вовсе не возражаю, если был.

– Нет, никогда не был, – последовал мгновенный и сердечный ответ Найта. – Эльфрида, – и в его голосе зазвучала радостная гордость, – я на двадцать лет старше тебя[178], я повидал жизнь и в некотором роде имею доступ в светское общество, которое ты еще толком не успела узнать. Строгие моралисты скажут, что большая разница в возрасте непременно влечет за собою такие же различия в любовном опыте, а меж тем я гораздо больше достоин тебя, чем иные могут вообразить.

Эльфрида затрепетала.

– Ты продрогла – ветер для тебя чересчур силен?

– Нет, – ответила она мрачно.

Все свои надежды на его прощение она строила на догадке, которая оказалась ложной. Ее возлюбленный – необыкновенное исключение из общего правила, ведь только что он признался, что не обладает любовным опытом, и если два года назад она ликовала бы, услышав такие вести, то теперь они оледенили ее, будто она вдруг очутилась зимой на морозе.

– Ты не возражаешь, если я еще спрошу?

– О, нет – вовсе нет.

– А многих леди ты целовал раньше? – прошептала она, желая, чтобы он сказал: сотню по меньшей мере.

Время, обстоятельства и окружающий пейзаж были таковы, что побуждали к откровенности даже самых скрытных.

– Эльфрида, – прошептал Найт в ответ, – странно, что ты задала мне такой вопрос. Но я отвечу на него, хотя я никогда и никому не говорил об этом прежде. Я вел себя нелепо, упорно избегая женщин. Я никогда в своей жизни не целовал женщину, если не считать тебя и мою мать. – И тут мужчина тридцати двух лет, да еще такой глубокий ум, весь покраснел от простодушного мальчишеского стыда, сделав такое признание.

– Что, ни одну? – дрогнувшим голосом спросила она.

– Да, ни одну.

– Как это до боли странно!

– Да, противоположный ответ встречается гораздо чаще. И все-таки для тех, кто наблюдал за представителями своего пола так, как это делал я, мой случай не уникален. Светские мужчины – это любимцы женщин, так гласит аксиома, и люди недалекие не заглядывают вглубь, чтоб узнать, что есть тайные, одинокие исключения.

– Ты гордишься этим, Генри?

– Нет, ни капли. Дожив до зрелых лет, я желал бы теперь вернуться назад, заново пройти свой жизненный путь и нарушать границы чаще, как это и делают более беспечные мужчины. Я не раз думал о том, как много счастливого жизненного опыта потеряно для меня из-за того, что я никогда ни за кем не ухаживал.

– Тогда почему же ты держался так отчужденно?

– Не могу сказать. Не думаю, что это было в моей натуре, возможно, обстоятельства моей жизни помешали мне. Я сожалел об этом по другой причине. Моя великая нерадивость в любви повлияла на меня необратимо. Чем старше я становился, тем яснее понимал, что никогда, ни за что на свете не полюблю женщину, если до меня у нее был возлюбленный или поклонник; и я уж отчаялся отыскать юную леди XIX века, которая была бы девственна, как и я. А потом я нашел тебя, Эльфрида, и впервые в жизни почувствовал, что моя привередливость была благословением. И это поможет мне быть достойным тебя. Я подумал сразу же: пусть у нас с тобою разное бремя опыта в других жизненных сферах, но когда речь идет о любви, то мы одинаково невинны. Что ж, неужели ты не рада слышать это, Эльфрида?

– Да, рада, – отвечала она натянутым тоном. – Но я всегда думала, что мужчина переживает множество увлечений до того, как женится, особенно если он не женился в юности.

– Полагаю, так думают все женщины, и они правы на самом-то деле, когда судят о большинстве холостяков, как я уже сказал. Но заметное меньшинство тех, кто в любовных делах проявил себя дурак дураком, не может этим похвастаться, и это заставляет их чувствовать ужасную неловкость, когда они в конце концов решаются сделать предложение. Но в моем случае это значения не имеет.

– Почему? – спросила она смущенно.

– Потому что ты знаешь еще меньше моего о любовных делах и матримониальных договоренностях, и поэтому, если я сделал тебе предложение не совсем так, как надо, ты не станешь делать ненавистных сопоставлений, мысленно сравнивая меня с другими.

– Я считаю, что ты прекрасно его сделал!

– Благодарю тебя, дорогая. Но, – продолжал Найт смеясь, – твое мнение не может считаться мнением знатока, единственным мнением, которое имеет ценность.

Если бы она ответила: «Да, это так», и хотя бы отчасти вложила в слова тот жар, что сама чувствовала, Найт был бы немного шокирован.

– Если ты когда-нибудь прежде была бы помолвлена, – продолжал он, – то, думаю, твое мнение на мой счет было бы совсем другим. Но тогда я бы ни за что…

– Ни за что что, Генри?

– Ох, я просто собирался сказать, что в таком случае я никогда бы не доставил себе удовольствия просить твоей руки, ибо невинность, полное неведение в любви – вот в чем заключается твоя привлекательность, любимая.

– Ты суров к женщинам, не правда ли?

– Нет, я считаю, что нет. Я имею право потакать своим вкусам и поцелуй свой приберегал для невинных уст. Другие мужчины, которые не относятся к моему сорту, приобретают тот же вкус, когда становятся старше, но не находят своей Эльфриды…

– Что это за ужасный звук, который мы слышим по мере продвижения вперед?