— Мне пришла в голову одна мысль, Энтони. Я уверен, что эта женщина — благочестивая христианка, а стало быть, она ежедневно ходит на утреннюю мессу. Поскольку мы еще никогда не наблюдали за ней в такую рань, я считаю, что нам следует этим заняться. Мы сможем выбрать момент, когда она будет наиболее уязвимой.

— Правильно, Томас. Завтра утром и начнем!

Энтони очень хотелось добраться до этой женщины. Мало того, что она была последней из тех, кого они задумали убить, и с ее смертью завещание Великого магистра будет исполнено, Энтони хотел еще и принести ее в жертву Властелину тьмы, которому он поклонялся. Он знал, что это самая красивая женщина Мадрида, а потому она была и самой лучшей жертвой, которую он мог принести своему господину.

Он распнет ее тело в форме пламенеющей звезды и к каждой из ее конечностей прикрепит один из органов, которые они вырывали или отрезали у своих предыдущих жертв.

Он с удовольствием представил себе, как по этим человеческим останкам потечет кровь благородной дамы и как в ходе завершающей церемонии он призовет самые страшные силы тьмы, для чего три раза произнесет секретное слово.

Иней, появившийся на траве от первого осеннего заморозка, хрустел под ногами процессии, которая несла гроб с телом графини де Вальмохады, доньи Асунсьон Роблес, в семейный склеп на кладбище Сан-Исидро.

Лица участников процессии были заспанными: у одних — из-за всенощного бдения у гроба покойной вместе с ее мужем, ныне вдовцом, у других — просто оттого, что им пришлось в этот день, второго октября, подняться очень рано, чтобы участвовать в похоронах, назначенных на семь часов утра самим графом де Вальмохадой. Граф узнал о смерти супруги лишь после своего возвращения из Рима, то есть почти через неделю после трагической гибели графини, так что откладывать погребение было уже незачем.

Высокое положение в обществе семьи де Вальмохада и ее тесные связи с самыми высокопоставленными чиновниками государства привлекли на эти похороны большую часть мадридской аристократии и других представителей правящего класса. Хотя король Фердинанд не счел возможным лично проститься с усопшей (он уже несколько дней мучился желудком), королева Барбара прибыла на похороны — в строгих траурных одеждах. Рядом с ней в процессии шли два главных чиновника правительства — де ла Энсенада и де Карвахаль, а позади нее — королевский исповедник Раваго.

За Раваго — согласно наспех составленной процедуре проведения похорон — следовали испанские гранды, а за ними — около восьмидесяти человек прочих дворян, проживающих в Мадриде.

Граф и графиня де Бенавенте также пришли на похороны, чтобы по-христиански попрощаться с одной из самых близких своих подруг. С ними была и их приемная дочь Беатрис.

Слева и справа от похоронной процессии шли валлонские гвардейцы и охранники, которые несли свои склоненные в знак траура и уважения к погибшей графине штандарты.

Поскольку Тревелес занимался обеспечением безопасности похоронной процессии, Мария Эмилия приехала на похороны одна и присоединилась в процессии к группе своих знакомых.

Идя под руку с Беатрис, которую она не видела с того самого дня, когда Беатрис потеряла своего ребенка, Мария Эмилия вспомнила похороны Браулио и почувствовала мучительную душевную боль. Она бросила взгляд на Беатрис и поняла, что их обоих в этот момент охватили совершенно одинаковые чувства и воспоминания. Они почти физически ощущали единение душ, и даже молчание не было этому помехой.

Беатрис пришла на похороны в скромном черном платье, плащ и перчатки были того же цвета. В таком наряде она казалась намного старше. Мария Эмилия заметила, что недавние несчастья сказались на ней: в ее глазах уже не было того блеска, который некогда являлся ее главным отличительным признаком.

Да и сама Мария Эмилия изменилась. Еще когда она жила в Кадисе, в ее жизни стали чередоваться несчастья и новые надежды. После смерти мужа на судоверфи Ла-Каррака у нее появилась новая радость в жизни — Браулио. Затем он погиб, но зато она обрела новую любовь — Тревелеса.

Однако затем стабильность, вроде бы появившаяся в ее жизни, была нарушена рискованной игрой, которую она затеяла со своим старым приятелем Альваро.

Испытав столько взлетов и падений, она решила, что пережила в своей жизни уже все, что только можно пережить, однако вскоре возникли новые — и очень радостные — ощущения; она неожиданно узнала, что Беатрис вынашивает ребенка — ее внука. Но это счастье было недолгим: ребенок так и не появился на свет.

Мария Эмилия была одета примерно так же, как и Беатрис, и на ее лице уже не было выражения кротости и доброты, что некогда было самой привлекательной чертой ее внешности.

В похоронах участвовали три священника Пока они, встав лицом к огромной толпе пришедших проститься с графиней, произносили на латинском языке литании и заупокойные молитвы, Мария Эмилия осторожно отвела Беатрис немного в сторону, чтобы тихонько поговорить с ней.

— Что у тебя сейчас на душе, Беатрис?

— Ничего, — с безразличным видом ответила Беатрис.

— Не понимаю. То есть как это ничего?

— Мария Эмилия, меня интересует только то, что со мной происходит в данный момент. Я не задумываюсь над тем, что будет завтра, или через неделю, или, тем более, через год. Я живу только сегодняшним днем.

— Я понимаю твое состояние: я ведь тоже мало чего ожидаю от будущего. Но я каждый день думаю о том, как быть сегодня счастливой и как сделать счастливыми других людей.

— У меня все по-другому. По правде говоря, я воспринимаю окружающий мир уже совсем не так, как раньше. Моя жизнь изменилась, и я теперь живу лишь ради одной великой цели — четкой и понятной, — и достижению этой цели подчинены все мои помыслы.

Мария Эмилия с изумлением посмотрела на Беатрис. Ничего не поняв из ее странных заявлений, она не стала переспрашивать, так как подумала, что Беатрис все еще находится под воздействием пережитой ею душевной травмы. Она решила сменить тему разговора.

— Ты была знакома с графиней?

— Очень мало, — ответила Беатрис. — Я знала ее скорее по отзывам других людей, чем лично. У нее были очень хорошие отношения с моими родителями, а еще она была самой близкой подругой моей матери до ее замужества.

— Это убийство — ужасное и вместе с тем загадочное.

— А я не знаю, как она погибла.

— Ей пронзили кинжалом сердце, когда она спала. Кроме того, убийцы вырезали у нее на ладонях символы, которые, как мне кажется, придумал едва ли не сам дьявол.

— А что это за символы?

— Два перевернутых креста. Знак Люцифера.

— Или же крест святого Варфоломея, — уверенно сказала Беатрис.

Священники подали сигнал шестерым работникам кладбища, чтобы те опустили гроб в могилу, и стали окроплять гроб святой водой, благословляя усопшую, прежде чем ее тело навсегда упокоится в земле.