– Если ты еще раз скажешь мне смотреть в одну точку, клянусь своим отцом, я выдерну твои глаза и прилеплю их к этой самой проклятой точке.

Он молчит. Он ограничивается лишь тем, что дает мне руку, когда я съеживаюсь на койке, умирая от боли.

Боже… Боже мой… Как больно!

Если бы мужчины рожали, то уверена, что они уже давно придумали бы, как выращивать ребенка в пробирке.

Открывается дверь, и я смотрю на врача с таким же выражением лица, как у девочки из фильма «Заклинание». Я убью ее, клянусь, что убью. Но она, ничуть не меняясь в лице, задирает простыню, засовывает опять в меня свою руку и, не обращая внимания на мой убийственный взгляд, говорит:

– Джудит, поскольку это твои первые роды, ты очень быстро раскрываешься. – Затем она поворачивается к медсестре и говорит: – Уже почти шесть сантиметров. Пусть придет Ральф и сделает ей анестезию. Да, уже! Кажется, этот ребенок спешит выйти наружу.

О да… эпидуральная анестезия!

Услышать эти слова для меня приятнее, чем оргазм. Чем два… чем двадцать. Я хочу килограммы анестезии. Да здравствует эпидуральная анестезия!

Эрик смотрит на меня и, вытирая мне пот, шепчет:

– Вот и все, любимая. Тебе сейчас ее сделают.

Я скручиваюсь от нового спазма и, когда он проходит, шепчу:

– Эрик…

– Что, малышка?

– Я больше не хочу беременеть. Ты мне это обещаешь?

Бедняга кивает. А кто может мне противоречить в такой момент?

Он вытирает пот и собирается что-то сказать, как вдруг открывается дверь и входит мужчина, который представляется как Ральф, анестезиолог. Когда я вижу иглу, мне становится плохо.

И куда он собирается это вставить?

Ральф просит меня привстать и наклоняет меня вперед. Он объясняет, что я должна сидеть абсолютно неподвижно, чтобы не повредить позвоночник. Мне становится страшно, но чтобы все быстрее закончилось, нужно слушать доктора. И я почти не дышу.

Эрик мне помогает. Он не отходит от меня. Я чувствую слабый укол, когда меньше всего этого ожидаю, и анестезиолог говорит:

– Все. Я ввел тебе анестезию.

Я с удивлением смотрю на него. Вот это круто!

Я думала, что упаду в обморок от боли, но даже не почувствовала укола. Он поясняет, что оставил там катетер для того, чтобы врач могла при необходимости ввести еще анестезию. Затем он собирает свое оборудование и уходит. Когда доктор выходит и мы с Эриком остаемся одни в палате, он целует меня и шепчет:

– Ты – моя чемпионка.

Ну какой же он хороший! Сколько он терпит со мной и сколько любви он демонстрирует мне с помощью своих слов и действий.

Минут через десять я замечаю, что страшная боль начинает затихать до тех пор, пока совсем не исчезает. Я чувствую себя царицей Савской. Я снова стала сама собой. Я могу разговаривать, улыбаться и общаться с Эриком, не надевая маску семиголовой гидры.

Мы звоним Соне, просим заехать к нам домой и привезти сумку со всеми необходимыми вещами для Медузы. Женщина приходит в панику, узнав, что мы сейчас в больнице. Не хочу даже представлять, как бы это восприняли отец и сестра.

Затем я звоню Симоне. Я знаю, что для нее очень важно, если я сделаю это лично, и беру с нее обещание, что она приедет вместе с Соней в больницу, когда та заедет за сумкой с вещами. Женщина даже не раздумывает.

Затем, после долгого размышления, звоню отцу. Эрик считает, что так будет лучше. Но, как я и предполагала, бедняжке становится плохо от новости, что я в родильном доме. Я понимаю это по его голосу. Когда папа начинает нервничать, этого не скрыть. Он ни бельмеса не смыслит.

Он передает телефон сестре. И тут такая же песня. Она то пищит, то хлопает в ладоши от радости, и в конце концов я не выдерживаю безумства Ракель. Передаю телефон Эрику, и тот сообщает им, что пришлет за ними в Херес свой самолет.

Когда мы вешаем трубку, то с нежностью смотрим друг на друга, и он целует меня в губы.

– Малышка, настал этот день. Сегодня мы станем родителями.

Я расплываюсь в улыбке. Я напугана, но счастлива.

– Ты будешь превосходным отцом, сеньор Циммерман.

Эрик снова меня целует и спрашивает:

– Итак, если это девочка, то это будет Ханна, а если мальчик…?

Дверь в палату открывается, и входит разгоряченный Бьорн.

– Опля… явился Джеймс Бонд, – подшучиваю я.

Он зыркает на меня. Эта шутка ему вовсе не по душе, и, взвесив, посылать меня куда подальше или нет, он спрашивает:

– Как ты?

– Теперь отлично. Мне вкололи анестезию, я не чувствую боли и я в полном кайфе.

Эрик немного успокаивается, глядя, как я откровенничаю, и широко улыбается. Он ничего не говорит, но я-то знаю, что ему только что было со мной несладко. Мой мальчик, как же я тебя люблю! Они с Бьорном недолго разговаривают, и я не могу удержаться от смеха, когда слышу, как Эрик говорит:

– Двенадцать минут, коллега. Мы доехали ровно за двенадцать минут.

Услышав это, Бьорн мрачнеет. Он ехал сюда почти час. На дорогах жуткие пробки.

– Вы что, прилетели?

– Понятия не имею. Я все время был с Джуд, а машину вел кто-то другой. Да, у этой Мэл тот еще характер!

– Должно быть, невыносимый, – бормочет Бьорн.

Я смеюсь.

Успокоившись и расслабившись, болтаю с ними. Вскоре приезжают Соня, Флин и Симона. Все целуют меня, а я улыбаюсь, хотя и не чувствую ног. Круто, я трогаю их, а они словно из папье-маше. Пока все разговаривают, Флин сжимает мою руку и шушукает:

– Мы сегодня увидим Медузу?

– Думаю, да, мой милый.

– Круто!

Двери снова открываются, и входит Норберт. Он дарит мне улыбку, и я ему подмигиваю. Через десять минут входит медсестра и говорит, что здесь слишком много народу. И Бьорн, как всегда, берет эту задачу на себя и делает так, что все как-то незаметно уходят в кафетерий.

Один только Флин возражает. Он не желает от меня отходить. Он хочет быть первым, кто увидит Медузу. В конечном итоге я его переубеждаю, и когда мы остаемся с Эриком одни, он весело говорит:

– Флин будет превосходным братом.

Дверь снова открывается, и входит врач. На меня находит ужас, когда она опять откидывает простыню. Черт, она опять засунет в меня руку. Это же так больно! Но на этот раз, благодаря анестезии, мне совсем не больно. Глядя на меня, врач произносит:

– В родильный зал! Сейчас мы увидим твоего ребенка.

Мы с Эриком переглядываемся. Женщина зовет медбратьев, и они вывозят меня из палаты. Я не хочу отпускать Эрика, но врач говорит: