волосами и длинными конечностями, мускулистая и разрисованная поблекшими голубыми линиями, двинулась к нему; они встретились посередине сходен. Улыбаясь, она взяла Натана за руку, и он тронулся следом за ней.

– Рыбе не стоится на месте, – объяснила она. – Мы взбодрили ее известью перед отплытием, так что теперь ей не терпится пуститься в путь. Вон, глянь, как она выплясывает!

Между досками настила была щель, сквозь которую виднелось что-то тускло-черное – скользкое, когда на него заплескивала вода, и мгновенно высыхающее на воздухе. Оно находилось в непрестанном движении, подрагивало и извивалось, но Натан так и не смог разглядеть в нем ничего, что было бы ему знакомо.

– Едва мы поднимем якорь, она рванет с места быстрее плевка! Терпеть не может это место, хотя и находит себе пищу в здешних водах. Рулевому приходится колоть ее в два раза чаще обычного, чтобы заставить зайти в гавань.

Натан не слушал. Для него сейчас было важнее всего добраться до палубы, которая хоть и выглядела хлипкой, но хотя бы казалась не настолько опасной, как сходни.

Провожатая подтолкнула его вперед, и Натан оказался лицом к лицу с другой женщиной, с замысловатым головным убором на голове. Он протянул ей руку – то ли чтобы поздороваться, то ли надеясь на поддержку, – но женщина ее не взяла.

– Она сейчас нырнет! Поднимайте якорь!

Палуба накренилась; один ее конец поднялся над водой, так что все, что не было привязано, со скрипом и скрежетом поехало по направлению к сходням. Мягкая кожа его новых ботинок скользнула по мокрому дереву, и Натан рухнул на колени. Капитан поглядела на него сверху вниз. Сама она стояла легко, словно горная козочка.

– Либо ты сейчас же заберешься на корабль, либо пойдешь ко дну. Выбирай.

LXIX

Доски палубы загремели и затряслись, словно корабль пытался разодрать себя на куски. Гайки и болты, которыми один предмет крепился к другому, ерзали и ослабевали в своих гнездах. Команда бегала взад и вперед, закрепляя все, что могло быть закреплено, и втискивая все, что можно было втиснуть, в возникающие от вибрации щели. Снизу, из недр корабля, донесся мучительный, тоскливый, раздраженный, въедающийся в уши рык.

– Что это с ней?

Капитан смотрела в глаза Натану, не отрываясь. Это была пожилая женщина, обвешанная серьгами. В ее глазах читалось нечто, близкое к ненависти. Одна ее рука лежала на рукоятке пистолета, другая – на эфесе сабли.

– Я уже видала такое, – проговорила она, кивая Натану. – Ничего нового. Просто она терпеть не может твою породу. Твой огонь жжет ее шкуру сильнее, чем известь.

Она ринулась на нос судна и рявкнула матросам:

– Поворачивай! Надо выйти на открытую воду, чтобы она смогла наплаваться вволю!

Снизу донеслись ответные крики, за которыми последовал пронзительный, зловещий скрип. Корабль медленно развернулся, и Особняк скользнул вбок, скрывшись за левым бортом. Капитан вернулась к Натану; ее руки по-прежнему держались за оружие, сапоги ступали с выбросом, словно были готовы отправить за борт любого, кто мог встать на ее пути.

– Вам, сэр, следует удалиться в свою каюту, – сказала она Натану и тут же повернулась к нему спиной. – Пристройте его куда-нибудь на корму и вытаскивайте уже из песка этот вонючий якорь! Может, от этого красавчика еще и будет какая-то польза: по крайней мере, сэкономим уксус, да и кольщик отдохнет.

Жилистая морячка кивнула, взяла Натана за руку и повела на корму корабля, в то время как еще одна женщина кинулась к вороту. Между бочонками и ящиками имелась небольшая дощатая каморка, служившая каютой. Как раз когда они подошли туда, из воды показался узел якоря и судно рвануло вперед, так что Натан рухнул прямо в дверной проем. Морячка не стала входить следом, а лишь прикрыла за ним дверь, завязав ее кожаным шнурком.

– Не дрейфь, – посоветовала она. – Наша капитан Пенфенни лает страшнее, чем кусает. Располагайся поудобнее.

Через щели в досках виднелся удаляющийся Особняк. Корабль бросал на скалы белую пену; потом скалы исчезли и кильватерная струя затерялась среди волн.

В каюте имелась низкая скамья, служившая сиденьем, а также, очевидно, кроватью. На стене над ней висел туго свернутый спальный матрас. Сбоку была встроена полка, которую можно было использовать в качестве стола, и деревянный короб с поставленным внутри ведром.

Сперва на палубе была отчаянная суматоха, слышались крики, скрип кабестанов (там то и дело что-то случалось, ломались доски и лопались канаты), но стоило кораблю выйти из гавани, как вибрация прекратилась, утробный стон стих, погребенный под плеском волн, и команда стала работать в более размеренном ритме. Капитан Пенфенни оставалась на своем месте на носу, ни разу не повернувшись, чтобы бросить взгляд в сторону Натана. Солнце стояло высоко, и корабль держал курс прямо на него.

Через какое-то время в дверь постучали:

– Эй, ты там в порядке?

Дверь открылась, и в каюту заглянула жилистая морячка.

– Бог мой, ну ты и сияешь! Снаружи я и не заметила, а тут, в тенечке… Послушай, у нас вахта кончается, можно я и еще кое-кто посидим у тебя? На корабле пойти особо некуда, а у нас нечасто бывают гости.

Она повернулась. За ней стоял низенький пожилой крепыш с седой бородой и провалом на месте носа.

– Это точно! – Крепыш вошел внутрь и уселся рядом с Натаном, вытаскивая из внутреннего кармана сверток. – Морской хлеб. Хочешь кусочек?

Крепыш протянул руку к Натану и довольно улыбнулся:

– Ого, какой от него жар! Иди-ка сюда, пощупай!

– Серьезно? Да, и в самом деле веет теплом.

– Кажись, у кого-то были лепешки? Можно поджарить!

Раздался взрыв смеха, в котором звучало множество голосов. Через щели в стенах каюты на него пялились глаза: пять, десять пар, широко раскрытые, ликующие.

– Никогда не видела, чтобы рыба так неслась! А ты?

– Я тоже не видела, – отозвалась другая пара глаз. – Этот парень настоящее чудо!

– А чего ты ждала от Мордью? Там полно всякой странной чепухи.

Натан встал, неожиданно почувствовав неловкость.

– Эге! Похоже, ты его рассердил!

– От него жар, я же говорил! Только гляньте на место, где он сидел!

Натан тоже посмотрел: вся скамья была влажной, и только под ним виднелась сухая, бледная дубовая доска.

– Ох, боже мой!

– Вот это находка!

– Давай-ка, милок, согрей нас всех! Что, слабо?

Жилистая морячка поднесла к нему ладони, словно к костру.

– Нет, в самом деле, что скажешь? Ты не думай, они не хотят ничего плохого. Просто у нас тут с теплом туговато. Мы и сами наполовину превратились в