– Это совсем другое! Так и знал, что ты не поймешь, потому и не рассказывал тебе ничего, я так и знал, что ты все перевернешь…

– Мне что-то нехорошо, – перебила Мелисса.

Она и правда сильно побледнела, мягкие волосы растрепались, закрыли ее лицо, плечи бессильно поникли.

– Что с тобой? – Я потянулся к ней. – Тебя тошнит?

– Нет. Голова кружится.

– Черт, я, наверное, сделал слишком крепкий косяк, – сказал Леон. – Ты такая крохотная…

– Пойдем, – я обхватил ее за талию, Мелисса вцепилась в мое запястье, – уложу тебя спать.

Мелисса прижалась ко мне, склонила голову мне на грудь, но едва мы вышли из кухни в коридор, она отстранилась так резко, что я пошатнулся.

– Ой. – Я схватился за перила, чтобы не упасть. – Что с тобой?

– Я не хочу продолжать, – ответила Мелисса.

– Почему? Думаешь, без тебя они расскажут мне больше?

– Нет. Хватит. – Она повернулась ко мне, обхватила себя руками, словно от меня исходила опасность. – Поехали домой.

– Что? – Я на миг онемел от удивления. – Мы же дома.

– Нет. К тебе или ко мне.

На ее решительном лице лежали смутные косые лучи света из оконца над дверью, на плиточном полу пестрели геометрические цветы, в глазах рябило от узоров.

– Сейчас? Сегодня?

– Да, сейчас. Или сейчас мы вместе ляжем спать, а утром сразу уедем. Леон останется с Хьюго – ты же знаешь, я не хочу его бросать, но мы будем его навещать…

Я не отдавал себя отчета, как сильно напился, пока не поднялся. Я ничего не понимал.

– Погоди. Так тебе не плохо?

– Я хочу домой.

– Но почему? Ты злишься из-за этой… этой истории с галереей? Потому что…

– Нет. Это было нехорошо, ты сам это знаешь, но сейчас дело в другом… Это ужасно, Тоби. Вы трое. Посмотри, что вы творите друг с другом.

– Постой. Значит, это потому что я не заставил Доминика отстать от Леона? Ты из-за этого так расстроилась? Нет, конечно, я должен был вмешаться, но я же был обычным глупым подростком и не отдавал себе отчета… я извинюсь сейчас…

Мелисса в отчаянии покачала головой:

– Нет. Если захочешь, извинишься как-нибудь в другой раз, но сейчас… я же вижу, что ты делаешь. Я не дура. Но и они тоже что-то делают, Тоби, – резкий кивок в сторону террасы, – они пытаются что-то с тобой сделать, я не понимаю, что именно, но ничего хорошего. Поедем домой.

– Еще чего! – справедливо, на мой взгляд, возмутился я, ведь она настояла, чтобы мы перебрались к Хьюго, а я поехал, чтобы сделать ей приятное. – Все в порядке. Я знаю, что делаю.

– И что? Чего ты добиваешься?

– Ты слышала, что они говорили. – Я по-прежнему одной рукой держался за перила, а другой махнул в сторону террасы, небрежно, как пьяный, который вот-вот упадет, я понимал, что выгляжу именно так, но мне было плевать. – Они что-то знают. И я хочу выяснить что.

– Зачем? Какая разница, что они знают? Разве от того, что они тебе скажут, кому-нибудь станет легче?

Я не сумел бы ей ответить, даже будь я трезв, непонятное чувство охватило меня, сдавило горло.

– Я пытаюсь все исправить, – сказал я, жалкие слова для такого важного дела. – Я пытаюсь все исправить.

Мелисса раздраженно дернула головой:

– Ничего ты не исправишь, Тоби, только сделаешь хуже.

Меня это задело.

– Думаешь, у меня не получится? По-твоему, я совсем беспомощный, не справлюсь и они догадаются обо всем…

– Нет. Ты молодец, прикинулся пьяным идиотом, они тебе поверили…

– Тогда почему? Боишься, что я не выдержу? Думаешь, я выясню что-то такое, что меня огорчит, и я, не знаю, психану, буду бегать кругами и кудахтать, как курица…

– Не знаю! Я не могу это сформулировать, Тоби, я стараюсь, но… знаю лишь, что ничего хорошего из этого не выйдет. Дурная затея. И… – она тоже была пьяна, качалась, бледные маленькие руки кружились и опадали в полумраке, точно бенгальские огни, – и… и… когда происходит что-то плохое, единственное, что можно сделать, – я сейчас не только о тебе, а вообще – это отойти в сторону. А не говорить, мол, ничего страшного, сейчас я этим займусь и все исправлю. Так не бывает. – На лице ее блестели слезы, но когда я шагнул к ней, она вскинула руки: не трогай меня, отойди. – Не надо, я пытаюсь… если ты намерен впутаться в то, что происходит, если ты сам хочешь в это погрузиться, тебе будет плохо. И я не буду сидеть и смотреть, как ты себя губишь. Вспомни, чего тебе стоило поправиться, чего нам обоим это стоило… нет. Я так не могу. – Она уже плакала, не скрываясь, и сердце мое рвалось на части. – Я домой. Пожалуйста, Тоби, поехали со мной. Пожалуйста.

– Тебе нельзя за руль, – с абсурдной твердостью сказал я, точно последнее слово. – Ты пьяна.

– Вызовем такси. Пожалуйста. Поедем домой.

Если б я только мог, поехал бы с ней не раздумывая. Ради Мелиссы я бы сделал что угодно, руку бы себе оторвал, лишь бы она не плакала. Но это был мой единственый шанс выкарабкаться из удушающей темноты обратно к свету и теплу, и я не мог его упустить.

– Иди спать. Я сейчас ничего не соображаю, мне нечего ответить, утром поговорим.

– Тогда идем со мной.

– Я скоро. Только скажу Леону и Сюзанне, что мы уже ложимся. – И добавил мягко, насколько умел: – Иди наверх. Стели и ложись. А я сейчас приду. Хорошо?

На этот раз Мелисса позволила мне приблизиться, погладить ее по голове, поцеловать в мокрую щеку.

– Ш-ш-ш, ш-ш-ш. Все будет хорошо.

Она обхватила меня за шею, крепко поцеловала в губы, отстранилась, пошла вверх по лестнице, и я заметил, как она понурила голову, зажала рот ладонью. Мелисса снова плакала.

Я едва не бросился за ней. В призрачном сером свете коридора я почему-то вдруг отчетливо вспомнил, как позвонил ей в ту ночь, когда, пьяный, шел домой мимо дразнящих запахов специй и уличных фонарей в кованых завитках. Приходи. Я ведь мог тогда поехать к ней и спастись – сам того не ведая. На один головокружительный, вусмерть укуренный миг мне почудилось, будто две ночи сошлись внахлест, подарив мне второй шанс, и если я сейчас поднимусь по лестнице, то окажусь у Мелиссы в квартире и стерва Меган, поджав губы, примется язвить над моей бесцеремонностью, я же, рассмеявшись, отправлюсь к Мелиссе под одеяло, а завтра будет суббота, долгое ленивое утро, поздний завтрак, блинчики и прогулка вдоль канала.

Мелисса щелкнула выключателем в нашей спальне, лестницу залил яркий свет, я вздрогнул и прищурился. Дверь с мягким щелчком закрылась, и в коридоре снова стало темно. Я постоял еще минуту, опершись о балясину и глядя на плиточные узоры, которые упрямо плясали и пульсировали перед глазами, а затем вернулся к Леону с Сюзанной.