В эту секунду я получил ответы сразу на сотни вопросов, которые столько времени не давали мне покоя.

Выбравшись в узкий закуток, я кое-как развернулся и пополз по вентиляционной шахте обратно. Когда я снова оказался в директорском кабинете, Томми с улыбкой накручивала на палец прядь волос.

– Ну как? – как ни в чем не бывало осведомилась она.

– Но это же… Почему ты не рассказала мне об этом люке раньше?

– Меня просили не рассказывать.

– Кто просил?

– Дядя Уилли. – Она опустила голову и потерла ногу, словно у нее вдруг свело судорогой икру, потом глотнула воды из своей бутылки. – Я все понимаю, Чейз, – добавила Томми негромко. – Собственно говоря, тут и понимать нечего – у тебя все на лице написано. Ты много лет жил в неведении; тайна не давала тебе покоя, и ты делал все, чтобы докопаться до истины. Из-за этого ты даже стал иначе относиться к дяде Уилли, который не хотел тебе ничего говорить… Я, во всяком случае, ясно вижу, что между вами возникло некоторое напряжение. Раньше его не было, но как только я вернулась, то сразу почувствовала, что вы… Что ты и он… Поэтому-то я и показала тебе этот ход… – Она слегка постучала ногой по крышке люка под столом. – Я не хочу, чтобы ты сомневался в дяде или подозревал его в… в том, чего он не делал.

– Понятно. – Я сунул руки в карманы. – Хотел бы я знать, о чем еще ты умалчиваешь.

В этот момент взошло солнце, и сквозь жалюзи в кабинет начал просачиваться дневной свет. Внизу стукнула дверь – кто-то вошел в банк и начал подниматься по лестнице: я отчетливо слышал, как бренчит в его кармане мелочь.

Глаза Томми ярко заблестели.

– Идем, – сказала она.

Мы вышли из кабинета и направились к лестнице. На верхних ступеньках мы столкнулись с дядей Джеком, который двигался нам навстречу. По-видимому, он знал о нашем присутствии, но что он мог поделать? Проходя мимо него, Томми с вызовом рассмеялась, но ничего не сказала. В ответ ее отец только покачал головой, потом поднялся на последнюю ступеньку и, подняв руку, уперся ею мне в грудь.

– По тюрьме соскучился, щенок? – негромко спросил он.

Сколько я себя помнил, в присутствии дяди Джека я всегда испытывал какой-то иррациональный страх, причину которого мне так и не удалось отыскать. Каждый раз, когда он оказывался поблизости, у меня дрожали поджилки. Думаю, он об этом догадывался; во всяком случае, каждый раз, когда мы встречались, лицо у него становилось особенно гордым и заносчивым, словно он твердо знал: я против него – букашка.

Шагнув в сторону, я обогнул дядю Джека, так что его рука на мгновение повисла в воздухе, и продолжал спускаться. Внизу лестницы я обернулся: дядя Джек так и стоял на верхней площадке, глядя то на нас, то на дверь своего кабинета. Взгляд его показался мне каким-то неуверенным, и я заставил себя улыбнуться. Пожалуй, впервые в жизни я не испытывал в его присутствии привычного мандража: теперь я знал нечто такое, что он всеми силами старался от меня скрыть, и это наполняло меня уверенностью.

– Знаете, что я сейчас вспомнил, дядя Джек? – проговорил я. – Однажды, когда мы с вашим братом завтракали, он сказал, что правда очень похожа на молоко в ведерке молочника.

Томми тоже остановилась и засунула ладони в задние карманы джинсов.

– Это должно быть любопытно, – заметила она, ожидая продолжения.

– Молочник может отцедить молоко, может разбавить или даже взбить так, что в ведре будут сплошные пузыри, – сказал я. – Он может продать его как цельное, двухпроцентное или обезжиренное, но рано или поздно сливки все равно всплывут на поверхность, и каждому станет ясно, чтó это за молоко на самом деле. И когда это произойдет, молочнику придется долго оправдываться перед своими клиентами и объяснять, почему он солгал. – Я посмотрел дяде Джеку прямо в глаза. – Я знаю, вы умеете выкрутиться из самой непростой ситуации, – добавил я. – Но только не в этот раз, мистер.

Повернувшись к нему спиной, я взял со стола секретарши мятную конфету и, бросив обертку на пол, вышел из банка. Томми была уже в машине; когда я забрался в кабину, она сидела, откинувшись на сиденье и закрыв глаза. Кулаки ее были крепко сжаты.

Только когда мы снова выехали на Девяносто девятое шоссе, она открыла глаза и принялась вновь массировать ногу.

– Что с тобой? – спросил я.

– Ничего. Все в порядке, – ответила она.

Томми умела говорить неправду с таким видом, что вам и в голову не приходило заподозрить обман. Она сумела бы обвести вокруг пальца кого угодно, и раньше ей это всегда удавалось. Но не сейчас. Сейчас я просто знал, что она лжет.

Журналисты любят поговорить о вдохновении – о том, что лучше всего им пишется, когда их посещает Муза. Я вовсе не отрицаю существование муз – покровительниц журналистики, однако по своему опыту я знаю: на самом деле они редко приходят вовремя и еще реже нашептывают правду. Обычно то, что они сообщают своему адепту, является в лучшем случае полуправдой, поэтому с вдохновением следует быть максимально осторожным.

Размышляя обо всем этом, я поехал в офис и заставил себя сесть в кресло перед компьютером. Даже при наличии вдохновения статьи не пишутся сами собой – это я знал твердо. Кроме того, Ред сократил срок подачи очередной статьи, а поскольку отговорок он терпеть не мог, приходилось срочно приниматься за дело. И как ни странно, именно это обстоятельство заставило муз пошевеливаться.

У меня, впрочем, уже был готов вполне приличный черновик, и, когда зазвонил телефон, я как раз отправлял его самому себе по электронной почте. Нечто подобное я проделывал регулярно: однажды, еще во время учебы в колледже, я потерял из-за вируса на компьютере результаты трехнедельной работы и с тех пор принимал все возможные меры, чтобы сохранять написанное. В частности, я завел себе несколько почтовых ящиков, куда отправлял рабочие черновики. Благодаря этому я теперь не боялся потерять свои материалы, даже если бы мой компьютер был украден, а офис редакции сгорел до основания. В киберпространстве мои статьи были в безопасности – там до них не смог бы добраться даже новейший вирус, написанный очередным четырнадцатилетним гением программирования, которому некуда девать свободное время. Главное, частенько думал я, не забыть адрес, куда я отправил ту или иную статью, и тогда все будет в порядке.

Открыв телефон, я прижал его к уху плечом, продолжая набирать на клавиатуре адрес.

– Чейз Уокер слушает…

Но в трубке царило молчание. Впрочем, прием телефонных звонков в здании редакции и в особенности – в моем закутке оставлял желать лучшего, поэтому я нисколько не удивился. Поднявшись из-за стола, я отошел к окну.

– Алло, говорите!

В телефоне что-то зашуршало, потом я услышал чье-то шумное дыхание и – тук-тук! – два удара по трубке.

– Майки, это ты?

Послышался один удар. Это значит «да», припомнил я нашу азбуку Морзе.