Их осталось пятеро. По ощущениям охотника, не менее двоих сейчас были в Хилане, но всего их осталось пятеро — Паркуи, Сакува, Асва, Хара и Эшар. Кикла сказала, что он должен увидеть каждого. Хисса сказала, что его жажда иссякнет, когда он увидит каждого. Значит, их двенадцать, и, если его матери все-таки удалось вырваться за пределы Салпы, его жажда никогда не иссякнет. Но если не удалось, что он будет делать? Что он будет делать, когда столкнется лицом к лицу с нею, с собственной матерью, как бы ее ни звали в ее перерождениях — Гензувала, когда она сражалась с пустотными тварями на стенах еще не разрушенного города Араи, Атимен, когда она прикрывала в горящем Харкисе спасение собственного сына, Аси, когда она приходила к кузнецу Палтанасу и отслеживала изготовление особенного меча, который теперь висит на поясе Кая? И даже Эшар, та, которую он запомнил из своего сна, сидящая на одном из престолов, та, на которую он и в самом деле так похож чертами лица, он, который даже не «пепел бога», а тень от комочка пепла. Что он будет делать, когда увидит ее? Скажет, что не сохранил ее глинку, да и глинка оказалась не ее, а Сурны, вот ведь незадача. Так совпало. Или так должно было совпасть? Что он сделает, когда увидит мать? Как он утолит свою жажду?

А что он сделает, когда увидит отца?

Паркуи, Асва, Хара. Никто из них не сделал ему ничего плохого. Разве только Хара, чьи посланники убили стольких людей. Не родных, не близких Кая, но невинных людей. Хотя Хара мерзавец уже потому, что служит Пустоте, если пустотные твари служат ему. Но ведь и они забрали меч, но не тронули Кая? Почти не тронули. Что же получается, и он служит Пустоте? Зачем он ей?

И что он сделает с Паркуи, Асвой, Харой, Сакува, Эшар? У него нет больше глинок. Или каждый из них вытащит свою и уйдет сам, как Хисса? Но она старалась ради собственного города, собственного народа.

— Собственного народа, — с удивлением пробормотал Кай, подсаживая Каттими у очередного забора.

Собственного народа у того же Сакува — нет. Харкис уничтожен. Остался от всего народа один Кай. И народа Эшар больше нет. Клан Крови почти поголовно истреблен больше ста лет назад. Араи разрушен, а теперь нет и пепелища на прежнем месте. Останется хотя бы что-то после Кира Харти — сына Эшар и Сакува или вся Салпа сгинет в Пагубе?

— Ты что-то сказал? — Каттими, переводя дыхание, остановилась под стеной замка иши.

— Почти ничего, — ответил Кай, снимая с пояса фляжку. — Подожди, сделаю глоток огненной воды из города, которого тоже больше уже нет. Но Хилан еще есть. И Зена все еще есть. Один из них здесь. — Он показал на стену замка иши.

— Один из них в покоях иши, или в покоях нынешнего урая Хилана, не знаю. Впору самому напрашиваться на аудиенцию. А вот еще один словно растаял. Но он тоже где-то в городе.

— Это все? — Она смотрела на него с тревогой.

— Нет еще, — тряхнул головой Кай. — Еще я не понимаю, что мы будем делать без глинок, и не знаю, как сладим с Харой. У него ведь вовсе никогда не было глинки. И его нельзя убить.

— Думаю, все когда-то происходит первый раз, — уверенно заявила Каттими и с досадой посмотрела на слякоть под ногами. — У меня сапоги промокли. Где же этот твой большой трактир?

Большой хиланский трактир, славный в былые годы тем, что из окон сдающихся в нем комнат можно было любоваться казнями на храмовой дробилке, оказался полон народа, который, судя по лицам, торопился залить грызущий их страх вином и пивом, заесть жирной и острой пищей, и если не умереть от обжорства, но сладко уснуть и встретить смерть во сне. В том же, что она неминуема, убедиться было легко. Достаточно было прислушаться к разговорам, которые неслись из каждого угла, — действительные ужасы превращались в ужасы сказочные. Пустоте явно следовало прислать в этот трактир своих соглядатаев, чтобы пополнить копилку мрачной фантазии и разжиться идеями для диковинных пыток. Пока Кай и Каттими стояли на деревянном парапете у входа и таращили глаза на забитый народом зал, на два этажа галерей, заставленных столами, и целую свору служек с раздаточными досками и бутылями, они успели расслышать многое. И то, что Намеши больше нет, и теперь поганые пустотные твари несут туда трупы со всего Текана и будут носить, пока на месте города клана Крыла не образуется гора из костей и гниющей плоти. И то, что в Кете не просто рухнула скала, вызвав потоп, а вся Кета провалилась в огромную яму, и теперь в эту же яму льется река Эрха вместе с притоком, а когда вода в реке кончится, по ее руслу побежит вода из моря Ватар, а когда и море иссякнет, потому как яма огромна, вот тогда и обрушится небо на землю, и всему настанет конец. И то, что жители Зены отбились от некуманза, но отбились только потому, что каждый некуманза, поразив хотя бы одного воина из клана Солнца, тут же присаживался им же перекусить и подставлял голову под удар более удачливого противника. Можно было услышать и еще многое, но отправленный с наказом служка вернулся к гостям и с поклоном сообщил, что комнату для них уже готовят, а вот что касается обеда, то мест в зале нет. Конечно, в темном углу под лестницей такое место имеется, но из двух лавок одну уже занимает торговец из Ламена, и если гости готовы видеть перед собой незнакомую рожу…

— А он готов увидеть незнакомые рожи? — поинтересовался Кай.

— Ему плевать на незнакомые рожи, — протянул за монетой ладонь служка и, получив ее, подобострастно улыбнулся. — Но мне пришлось уверить его, что от гостей не воняет и госпожа, которая будет сидеть напротив вместе со своим господином, не страшна лицом.

— Он-то, конечно, красавец? — спросил Кай.

— Не знаю, — пожал плечами служка. — Я его не рассматривал. Под лестницей темно, глаза должны привыкнуть.

— И все же будем надеяться, что не урод, — проговорил Кай, пробираясь между столами и лавками вслед за служкой. — Нам ведь тоже смотреть на него придется. Когда глаза привыкнут. Но у этого торговца есть нос и есть глаза. Уже что-то.

— И рот, — добавила Каттими. — Ведь он ест?

У соседа по столу оказались и глаза, и нос, и рот, а также толстые, с кровяными точками от бритья, щеки, и короткие седые волосы, и все то, что способно сделать ламенского торговца из любого горожанина лет сорока — пятидесяти: рубашка из плотной ткани с застежкой на плече, кожушок и треух мехом внутрь, лежащий рядом с ним на скамье, и, самое главное, гранатовое ожерелье поверх рубахи и перстни на всех пальцах с камнями красного цвета. Клан Огня — клан Агниса, и чем больше алых камней, тем богаче купец. Впрочем, не слишком богат, иначе бы рубины блестели на пальцах.

— Да, — кашлянул, прожевывая оторванные от кости волоконца баранины и одобрительно поглядывая на Каттими, торговец. — Я из Ламена. В этот раз из Ламена. Но давно уже. Вот ведь как. Города, считай, что уже нет, а я есть. И даже прожигаю последнее в этом трактире. Ребрышки, запеченные на углях, чудо как хороши. Зовите меня Кину. Не ошибетесь.

— Почему мы должны тебя как-то звать? — не понял Кай, принимая от служки заказанные блюда. — Тем более что Кинуном зовут урая Хурная.