– Ты не взорвешься, – ответил он, услышав мои мысли иулыбнувшись им. И самое ужасное, что со мной ничего не случилось. Ничего.

И все же у меня есть одна старческая болезнь: я страдаю отбессонницы. Поздно ночью я лежу на постели и слышу влажные и полныебезнадежности звуки немощных мужчин и женщин, прокашливающих себе дорогу в ещеболее преклонный возраст. Иногда я слышу звонок вызова, скрип туфель в коридореили звук маленького телевизора миссис Джэвиц, настроенного на ночные новости. Ялежу и, если луна заглядывает в окно, смотрю на нее. Я лежу и думаю о Бруте,Дине, иногда о Вильяме Уортоне и его словах: «Правильно, черномазый, хуже небывает». Я вспоминаю, как Делакруа говорил: «Посмотрите, босс Эджкум, я научилМистера Джинглза новому трюку». Я вспоминаю, как Элен стояла в дверях солярия иговорила Брэду Долану, чтобы тот оставил меня в покое. Иногда я могу задрематьи тогда вижу подземный переход под дождем и Джона Коффи, стоящего в тени. Вмоих снах это никакой не обман зрения, это всегда он, мой парень, он простостоит и смотрит. Я лежу и жду. Я думаю о Дженис, о том, как потерял ее, как онаутекла красной кровью сквозь пальцы под дождем, и я жду. Мы все заслужилисмерть, без исключения, я это знаю, но иногда, Боже, Зеленая Миля бываетслишком длинной.