— Прикажите предоставить мне резцы и прочий инструмент, — вновь принялся ощупывать абрис каменной заготовки Отшельник. — Руки мои уже «чуют» тело распятого, оно оживает под ними, — беседовал Отшельник теперь уже сам с собой.

— С гербом рейха мы, наверное, повременим, — постепенно начал поддаваться Штубер магии его «колдовства на камне». — Совершенствуйтесь пока что на распятии… мастер! — Это свое «мастер» Штубер произнес как-то по-особому возвышенно.

— В таком случае выдайте мне резцы и оставьте наедине с этим благородным камнем, — тонко уловил «возвышенность» его интонаций Орест Гордаш. — Вы ведь даже не представляете себе, какой твердый и в то же время податливый здесь камень. Почти такой же, как у нас в Украине, на Подолии. Сам Господь сотворил его для того, чтобы все скульпторы мира обучались высекать самые изысканные распятия, на какие только способна человеческая фантазия.

— И можете не сомневаться, каменных дел мастер, — доверительно поддержал его фон Штубер, — что в этом, в умении распинать, человечество поупражнялось вдоволь.

— Даже для того, чтобы распять всех святых, особого таланта не требуется, — молвил Отшельник, принимая из рук невесть откуда появившегося фельдфебеля Зебольда набор инструментов. — Талант требуется для того, чтобы увековечить сцены этих распятий для потомков.

29

Идея включить в свиту Имперской Тени лишь недавно дошедшего до Германии в составе группы «маньчжурских легионеров» русского немца фон Тирбаха пришла Скорцени буквально в последнюю минуту. Все решил неожиданный звонок из разведотдела штаба дивизии СС «Мертвая голова», к которой приписали молодого барона.

Напомнив Отто о сорвиголове, прошедшем вместе с русским казачьим полковником Курбатовым через всю Россию и половину Европы, начальник отдела тут же поинтересовался, не собирается ли он каким-то образом использовать этого опытного диверсанта.

Как только Скорцени понял, что речь идет о том самом германском белогвардейце, что уцелел во время похода князя Курбатова из Маньчжурии к столице рейха по тылам и русских, и германцев, он тотчас же затребовал его к себе.

— Кстати, почему он оказался в разведотделе дивизии СС? — поинтересовался Скорцени, когда штандартенфюрер Нейрих уже согласился на переподчинение фон Тирбаха.

— А мы посвятили его в СС, — объяснил начальник разведотдела штаба.

— Не поторопились?

— Как оказалось, он действительно происходит из древнего германского рода Тирбахов, и предок его был возведен в баронское достоинство еще во времена Генриха IV. Мало того, фюрер лично знаком с его родным дядей, владельцем поместья «Шварцтирбах», который подтвердил родословную казачьего барона; а предок Геринга в свое время служил в охране его замка.

— В общем-то, меня куда пристальнее интересует его диверсионная родословная… — камнедробильным басом прогрохотал Скорцени.

— В данном случае вы говорите устами первого диверсанта рейха, — вкрадчиво напомнил ему штандартенфюрер, с которым Скорцени был знаком еще по совместной службе в дивизии «Дас рейх». — Однако никогда не следует игнорировать породистость германца и связанную с ней гордыню.

— …Которые в настоящем диверсионном деле всегда отчаянно мешают.

— Мы, конечно, хоть сегодня можем послать его в «окопную разведку» за линию фронта, под пули советских снайперов. Но разумно ли столь бездумно использовать подобных проходимцев? Вот я и вспомнил о вас, первом диверсанте рейха.

— С этой минуты он поступает в распоряжение Управления диверсий Главного управления имперской безопасности, — не стал Скорцени испытывать нервы штандартенфюрера.

Не важно, как он станет использовать фон Тирбаха, главное, чтобы этого диверсанта не перехватил кто-либо другой, чтобы этот свирепый славяногерманец оказался под его, а не чьим-либо иным командованием.

И на следующее утро барон фон Тирбах уже стоял перед Скорцени.

В свое время Курбатов позволил себе оставаться точным и объективным, поэтому в досье, составленном на наследника владений в районе замка «Шварцтирбах», нашло свое отражение все то, чем барон-диверсант способен был потрясать, и что со временем могло отпугивать его людей, которым выпадет когда-либо оказаться в одной с ним группе.

Вот почему для Скорцени не оставались секретом ни отчаянная храбрость барона, ни его преданность «белому делу» и рейху. Точно так же, как не мог он не обратить внимания и на приступы ярости, время от времени посещавшие фон Тирбаха в минуты наивысшего напряжения. И тогда вдруг начинала проявляться совершенно непостижимая в источниках своих физическая сила, в порыве которой барон способен был буквально растерзать свою жертву, впадая при этом в полное безумие.

Кто-то иной сразу же посоветовал бы фон Тирбаху обратиться к хорошему психиатру, и еще неизвестно, какого рода диагноз появился бы после этого в медицинской карточке барона. Однако для обер-диверсанта рейха куда важнее было не подавлять агрессию барона, а правильно целенаправить ее.

Первое, что пришло в голову Скорцени после знакомства с досье, — использовать Тирбаха в одном из лагерей СС для военнопленных и врагов нации. Но потом решил, что пытаться эксплуатировать его диверсионный опыт на этом поприще совершенно бессмысленно. И вспомнил о группе Штубера «Рыцари рейха», в которую гауптштурмфюрер фон Тирбах вполне мог бы вписаться. По крайней мере, до тех пор, пока не подвернется что-либо более конкретное или пока не сформируется новая группа князя Курбатова.

Но пока что барону фон Тирбаху предстояло задание особой важности: войти в свиту и в личную охрану лжефюрера.

— Вам, конечно же, никогда не приходилось встречаться с фюрером? — ошарашил обер-диверсант фон Тирбаха, как только тот предстал перед ним.

— Не приходилось, господин штурмбанфюрер, — спокойно, с эдакой, достойной уважения, русской небрежностью, объявил наследный владелец замка «Шварцтирбах». — Аудиенции он меня так до сих пор и не удостоил.

— Но, по вашим представлениям, должен был бы? — прошелся по нему своей диверсионно-расстрельной улыбкой «самый страшный человек Европы».

— А почему бы ему не поинтересоваться, что представляет собой Советский Союз в наши дни, причем поинтересоваться у человека, который прошел эту страну от самых дальних ее окраин?

— Понимаю, вам верилось, что фюрера заранее известили о вашем выходе на диверсионную тропу, и он просто дождаться не мог вашего появления в Берлине.

Фон Тирбах четко уловил саркастические интонации в голосе Скорцени, но даже они не очень-то смутили барона.

— Если фюрер все же решит встретиться с таким диверсантом, то я готов уделить ему несколько минут своего времени.

— Кстати, он и в самом деле как-то поинтересовался князем Курбатовым и вами. Но Курбатов — русский, а вы — германец. И это возымело свое влияние на образ мыслей фюрера. Его больше заинтересовал русский казачий офицер, который всегда в диковинку. Несмотря на то, что вы русский германец.