Лиги плюща отвернулись от социального протеста конца подросткового периода и устремились на Уолл-стрит. Во времена Пьерпонта Уолл-стрит была сырой и шумной, не место для слабонервных. Теперь она стала умной и стильной, а "во многих старых брокерских фирмах работали сыновья богачей, чтобы им было чем заняться по утрам". Биржевые маклеры воображали себя сквайрами, разводили пони для игры в поло и охотились на лис. Чарльз Э. Митчелл, председатель правления National City Bank, путешествовал в специальном железнодорожном вагоне с кухней и поваром, совершая деловые поездки, как будто он был президентом. Директора корпораций ездили на заседания советов директоров в частном железнодорожном вагоне, что было символом статуса того времени.

Для Дома Моргана это было время непревзойденного превосходства. Фирма достигла вершины успеха, с которой не мог сравниться ни один американский банк. Она стояла у ворот американских рынков капитала в тот момент, когда весь мир стремился попасть на них. Для тех, кто проникал за высокие стеклянные двери, открывался мир каминов и кожаных кресел, такой же спокойный и интимный, как в британском джентльменском клубе. Все секретари были мужчинами, хотя их помощники могли быть и женщинами. Как сказал один репортер, "войти туда было все равно, что попасть на страницу Диккенса". Столы партнеров с рулонными столешницами были символом банка. Они были сделаны из красного или орехового дерева, имели соты с отделениями и закрывались с помощью выдвижного тамбура; они выражали частный, сдержанный стиль Моргана. Сотрудники были очарованы этой атмосферой не меньше, чем клиенты. Как сказал однажды рекламщик Мартин Иган, "если фирма когда-нибудь уволит меня, я пропал, поскольку был испорчен для работы в любой другой компании мира".

Подавляющее большинство людей, проходящих мимо дома 23 по улице Wall, не могли сделать там банк. Будучи оптовым банком, J. P. Morgan and Company принимал вклады только от важных клиентов - крупных корпораций, других банков, иностранных правительств. Как и другие частные нью-йоркские банки, он не принимал вклады от населения и принимал деньги только от состоятельных людей с соответствующим представлением. Банк не выплачивал проценты по вкладам на сумму менее 7500 долларов США и не хранил вклады на сумму менее 1000 долларов США.

Власть банка была не только денежной. Ни одна другая фирма не имела таких политических связей и не говорила с таким авторитетом. В период господства англо-американской оси он был встроен в структуру власти как Вашингтона, так и Уайтхолла. Репортеры пытались вычленить его сущность. "Это не крупный банк, как это принято у банков Уолл-стрит", - писала "Нью-Йорк Таймс". Дюжина других учреждений обладает гораздо большими ресурсами". . . . На самом деле важны не столько деньги, сколько репутация и мозги". . . . Это не просто банк, это институт". Доверие, доброжелательность, порядочность - на эти сильные стороны всегда ссылались деловые клиенты. Это лишь часть истории, но очень важно, что банк всегда своевременно оплачивал счета, выполнял свои обязательства и поддерживал клиентов в чрезвычайных ситуациях.

Как и во времена Пирпонта, банк казался удивительно маленьким по сравнению с масштабами его деятельности. Дома Morgan предпочитали небольшие размеры, которые обеспечивали тесный контакт между партнерами. Гарри Дэвисон говорил, что 400 млн. долл. - это все, с чем они могли справиться, не разбавляя стиль Morgan. К концу 1920-х годов в 23 Wall было четырнадцать партнеров, в Drexel в Филадельфии - восемь, а в домах Morgan в Лондоне и Париже - по семь. В этих фирмах партнеры сидели в одной большой комнате в соответствии с традициями Сити. Каждый из них предлагал свой секрет успеха фирмы. Джордж Уитни считал решающим фактором консервативное управление финансами: партнеры никогда не обманывали себя относительно качества своих кредитов и постоянно поддерживали 80-процентную ликвидность. Ламонт придерживался теории маховика: банк процветал потому, что был осторожен в периоды подъема и агрессивен в плохие времена. Впоследствии Джек вспоминал, что банк вел "первоклассный бизнес первоклассным способом".

Легенда Уолл-стрит точно утверждает, что партнеры Morgan зарабатывали 1 млн. долл. в год; в случае Джека Моргана и Тома Ламонта эта цифра к концу десятилетия достигла 5 млн. долл. Партнерство с Морганом было "сливом" американского банкинга. Многие фирмы выбирали партнеров, которые привлекли новый капитал или новых клиентов, но J. P. Morgan придерживался меритократического подхода Пирпонта; на эту должность мог претендовать любой белый мужчина-христианин. Многие партнеры имели семейные связи, и в 1920-х годах в банк приходили новые Морганы, Ламонты и Дэвисоны; в "23 Wall" никогда не существовало правил, запрещающих кумовство. Но выдающиеся партнеры, те, кто создал таинственность Моргана - Гарри Дэвисон, Том Ламонт, Дуайт Морроу и Рассел Леффинг, - выбирались строго по их заслугам. Именно калибр набранных людей, как никакой другой фактор, объясняет необычайную устойчивость Дома Морганов.

За деятельностью этих знаменитостей эпохи джаза внимательно следила пресса. Партнеры, занимавшиеся международными финансами и дипломатией, постоянно путешествовали и проводили за границей по несколько месяцев в году. Когда трансатлантические лайнеры отплывали из Нью-Йорка, репортеры просматривали списки пассажиров в поисках партнеров Моргана, надеясь получить интервью на борту судна. Партнеры были настолько известны, что Б. К. Форбс даже просматривал их игры в гольф, которые, по его мнению, вызывали разочарование, как будто был упущен какой-то шанс достичь совершенства.

Из мраморных залов Morgan в период с 1919 по 1933 год вышло 6 млрд. долл. недооформленных ценных бумаг - гораздо больше, чем у любого другого банка. Треть из них составляли железнодорожные облигации, еще треть - иностранные облигации, а последняя треть - корпоративные облигации. Как и в случае с растущими государственными счетами, внутренний реестр был безграничен: U.S. Steel, General Electric, General Motors, Du Pont, AT&T, IT&T, Montgomery Ward, Kennecott Copper, American Can, Con Edison, New York Central. Управляя выпуском ценных бумаг для этих компаний и распределяя места в синдикатах между другими банками, Дом Моргана определял пирамиду власти на Уолл-стрит. Кроме того, он оказывал и обыденные услуги - валютные операции, банковские акцепты и коммерческие кредиты, которые были хлебом и мясом торгового банкинга. Не каждый партнер мог похвастаться фантастической жизнью Тома Ламонта или Дуайта Морроу.

Кодекс джентльмена-банкира был жив и процветает на Уолл-стрит в 1920-е годы. Дом Моргана не рекламировался и не вывешивал табличек. Он не гонялся за клиентами и не открывал филиалов; клиенты по-прежнему платили партнерам Morgan старинную дань - ездили к ним на прием. Конкуренция была элегантной и скрывалась за изощренными любезностями. Клиенты были заложены в одном банке, и для перехода в другой требовалось разрешение. По словам Отто Кана, "Kuhn, Loeb &