попросил о займе под залог гобеленов и других предметов искусства. Поначалу Дом Морганов отнесся к этой нестандартной просьбе с неодобрением, опасаясь, что она произведет "впечатление ломбарда". Ведь даже нищие должны были приходить к Морганам в соответствующей одежде. Ламонт - теперь он был известен как государственный секретарь империи Морганов - раздумывал, не взять ли кредит в другом банке. Он опасался, что J. P. Morgan and Company, бывший банкир союзников и фискальный агент Англии и Франции, является неудачным выбором и даже может вызвать враждебность Австрии.

Австрийский заем был оформлен под эгидой Лиги Наций, которая содействовала грандиозному проекту реконструкции Монти Нормана. Впечатляющий по своей форме, он был оплачен золотой монетой и обеспечен таможенной и табачной монополией Австрии. Он был выпущен одновременно в нескольких столицах. Нью-йоркская часть в размере 25 млн. долл. находилась под совместным управлением J. P. Morgan and Company и Kuhn, Loeb. Оглядываясь назад, можно предположить, что "клеймо" Лиги Наций придавало рискованному предприятию видимость безопасности.

Австрия привела к Германии. К началу 1922 года Германия уже просила освободить ее от обременительных репарационных выплат. Британцы сочувствовали, но Франция продолжала обижаться, ссылаясь на большой ущерб, нанесенный войной ее территории. (Необыкновенная Энн Морган собирала сотни американских женщин для восстановления французских деревень и сбора средств на школы, больницы и библиотеки. В качестве одной из мер по сбору средств ее организация "Американские друзья разрушенной Франции" выступила одним из спонсоров чемпионского боя между Джеком Демпси и Жоржем Карпентье, состоявшегося в июле 1921 г.). В самой мощной форме дефолта, которую только можно себе представить, немцы расширили денежную массу, создали большой дефицит бюджета и обесценили марку. Это имело фатальный побочный эффект - привело к гиперинфляции. Союзники почувствовали себя обманутыми, поскольку немецкая денежная политика сорвала выплату репараций. В январе 1923 г. французские и бельгийские войска заняли Рур. Разъяренные солдаты вырывали немецкие банкноты из рук производителей и захватывали таможенные машины.

Монти Норман предупредил Бена Стронга, что оккупированная германская территория является "черным пятном" мира и может разжечь новую войну. Германия оставалась главным торговым партнером Англии, и Норман рассматривал ее возрождение как основу своей генеральной схемы европейского процветания. Кроме того, он был лично привязан к Германии, где учился музыке. Вашингтон также придавал большое значение возрождению Германии. Америка закончила войну со значительно возросшими производственными мощностями и нуждалась в экспортных рынках для поглощения излишков. Американские корпорации также стремились приобрести передовые немецкие технологии.

В результате англо-американская сторона взяла на себя огромные обязательства по поддержанию Германии на плаву, центральная роль в которых отводилась Дому Моргана. Как писал впоследствии Ламонт, "мы и англичане рассматривали Германию как экономический центр европейской вселенной. Мы опасались, что если Германия не будет восстановлена и не будет процветать, то все окружающие страны континента также будут чахнуть". Банкиры более раннего поколения, вероятно, никогда бы не стали так беспокоиться о судьбе западного мира или мыслить в таких явно политических терминах.

Новые требования эпохи дипломатии наглядно проявились на примере волюнтаристских действий Джека Моргана в отношении Германии. В 1922 г. государственный секретарь Хьюз и министр торговли Герберт Гувер попросили Джека принять участие - якобы в качестве "частного лица" - в работе всемирного комитета банкиров в Париже, который рассматривал вопрос о предоставлении международного займа Германии. Джек, непримиримый к Германии, после войны поклялся, что Соединенные Штаты никогда не будут торговать с этой страной. В то время он и Блюменталь заканчивали свои шпионские вылазки против немецко-еврейских банкиров на Уолл-стрит. Поэтому согласие Джека на предложение Хьюза, должно быть, дезориентировало его, особенно если учесть, какой резонанс вызвало его появление в Париже. Газета New York Herald сообщала: "Парижские депеши говорят нам, что присутствие Дж.П. Моргана на международной конференции банкиров привлекает больше внимания, чем уделялось любому американцу с тех пор, как президент Вильсон прибыл во французскую столицу на Версальскую конференцию. . . . Он является символом огромной американской мощи, которая может быть использована для восстановления Европы". Джек прекрасно справился с собой и высказал обоснованные оговорки по поводу германского займа, но был вынужден подавлять свои более крайние частные мнения о Германии.

Отныне Джек будет трезвым финансовым государственным деятелем на публике и убежденным противником Германии в частной жизни. После оккупации Рура он направил Хьюзу письмо, в котором осудил ее. В красноречивых выражениях он заявил Кларенсу Баррону, что союзники не должны лишать Германию надежды, конфискуя все ее доходы в виде репараций. Однако в его личной переписке прослеживается старая демонология гуннов. Гренфеллу он писал: "Должен сказать, что мне начинает казаться, будто Франция действительно разговаривает с Германией на единственном языке, который немцы понимают". О душевном состоянии Германии он добавил: "Оно требует кнута, а не разговоров".

Тем временем инфляция в Германии усиливалась. Правительство печатало столько денег, что газетные прессы были захвачены. Тридцать бумажных фабрик работали круглосуточно, чтобы удовлетворить потребность в банкнотах. Цены росли так быстро, что жены встречали своих мужей у ворот фабрик, забирали зарплату, а затем спешили за покупками до следующего витка роста цен. В январе 1922 года около двухсот марок равнялись одному доллару. К ноябрю 1923 года за один доллар можно было купить более четырех миллиардов марок. Марка на письме в Америку стоила миллиард марок. В конце концов, доведенный до абсурда, цены удваивались ежечасно.

Для восстановления Германии в начале 1924 года была созвана новая конференция. И снова Дом Моргана представляла администрация Кулиджа, которая сохраняла фальшивую видимость безразличия. На самом деле Чарльз Эванс Хьюз был очень встревожен сообщениями о голодающих детях и растущем экстремизме в Германии. В качестве "частных" американских представителей на конференции Хьюз выбрал двух человек, близких к J. P. Morgan and Company - Оуэна Янга, председателя совета директоров General Electric, и генерала Чарльза Гейтса Доуза, единственного чикагского банкира, присоединившегося к англо-французскому займу 1915 года. Германская проблема была настолько чревата, что, отправляясь в Европу, Доус пошутил: "Ну что ж, кто-то же должен выносить мусор или гирлянды". Сохранялась фикция, что эти бизнесмены были обычными частными лицами.

На этой конференции был разработан план Дауэса, призванный решить проблемы Германии. Он был полон финансовой изобретательности и политической опасности. Он предусматривал уменьшение размера репараций и их привязку к платежеспособности Германии. Также предусматривалось, что союзники выберут генерального агента, который будет руководить экономикой Германии и перечислением репараций. Таким образом, Германия фактически переходила под международную опеку. (А многие репарационные платежи проходили через банк Моргана). Германия была заложена союзникам, ее железные дороги и центральный банк находились под иностранным контролем, что