Потом, однако, я подумал, что большая группа еврейских беженцев действительно могла добраться до Плоцка из Рейнской области, где взрыв религиозного фанатизма, сопутствовавший Первому крестовому походу, привел во многих городах к кровавым избиениям евреев. Польша была страной очень терпимой и гостеприимной; всего два года спустя здесь поселились евреи, бежавшие из государства Бретислава. Когда в четырнадцатом и пятнадцатом веках евреев последовательно изгоняли из Франции, Испании и Португалии, многие из них опять же нашли убежище над Вислой. Я ощутил гордость, что Матейко посчитал уместным изобразить прибытие евреев в Польшу именно в правление палатина Сецеха; это хорошо свидетельствовало о нашем предке.

Однако чем дольше я вглядывался в картину, тем больше беспокоили меня некоторые вопросы. Во-первых, почему, хотя видно, что стоит середина лета, Сецех одет в толстый тулуп? Во-вторых, почему он изображен седобородым старцем? В-третьих, почему посольство евреев возглавляет Вениамин Тудельский, знаменитый раввин и путешественник, который уехал из Испании в 1160 году и за тринадцать лет посетил Турцию, Персию, Индию, Ливан, Палестину и Египет, и вдобавок почему он изображен на картине, касающейся события, предшествующего на шестьдесят четыре года его путешествию, тоже как седобородый старик?

Историософские теории Матейко никоим образом не оправдывали подобных отступлений от фактов, если принимать во внимание только первый смысловой слой картины. Очевидно, в ходе подготовительных штудий, которые у него обычно предшествовали собственно живописи, Матейко где-то нашел – может, в старых документах, которые хранились в Ягеллонской библиотеке, может, в уничтоженных позже архивах одного из магнатских родов или в книгах, к которым его допустила еврейская община, – упоминание о связях нашего рода с Египтом и даже узнал о них всю правду. Поверь, я не жалел ни времени, ни денег, чтобы отыскать документы, к которым он мог иметь доступ. Увы, они или погибли в пожаре войны, или найдутся только в будущем.

Как бы то ни было, гениальный художник специально написал Вениамина Тудельского так, будто свое большое путешествие – завершившееся посещением Египта – тот уже проделал. Путешествие в Египет на картине Матейко за спиной и у Сецеха; именно из-за привычки к египетской жаре он в Польше среди лета одет в тулуп. И как раз по этой причине палатин и раввин похожи друг на друга: оба изображены мудрыми стариками с длинными седыми бородами.

Хотя в 1096 году Сецеху только предстояло покинуть отечество Матейко также поместил на своем холсте указание на то, что впоследствии наш предок вернулся из Египта. А включение в картину Вениамина Тудельского должно было наводить на мысль, что именно от евреев, которые веками поддерживали контакты с Египтом, Сецех узнал, как добраться до земли предков.

«Но почему же палатин Сецех должен был возвращаться из Египта? – спросишь ты, наверное, с удивлением. – Зачем ему вообще было туда ехать?» Знай же, что палатин был вынужден бежать из Польши, поскольку магнаты и сыновья Владислава Германа заставили князя изгнать его. Очевидно, князь совершил это против своей воли; в последний момент он тайно пробрался к Сецеху, чтобы решить, что делать. Выбора, однако, не оставалось, если они хотели воспрепятствовать дальнейшему пролитию крови. Мечтам Болеслава Щедрого о могучей Польше, которые он разделял с Сецехом, не суждено было осуществиться.

Вдвоем они обдумывали политику, которая привела к коронации Щедрого в гнезненском соборе; увы, лишь неполных три года владел он короной, которую страна утратила за сорок лет до того. Верное решение приговорить к четвертованию епископа, возглавлявшего предательский заговор, дало вельможам повод для бунта, в результате которого Щедрому пришлось бежать в Венгрию. Возведенный на трон вельможами Владислав Герман короны для себя не желал, а свое правление рассматривал как временное, предполагая отдать власть или старшему брату, когда тот вернется, или князю Мешко, его законному наследнику; поэтому он и сделал управляющим над страной Сецеха, друга своего брата. Но Щедрый был убит засланными из Польши наемными убийцами, а королевича сразу по возвращении на родину отравили. В этой ситуации, согласно с волей Щедрого, трон занять должен был Сецех как продолжатель и соавтор планов, долженствовавших превратить Польшу в могучую державу. Князь Владислав Герман стремился выполнить волю брата, но магнаты под видом защиты его сыновей выступили против него, утверждая, что он хочет отдать палатину наследство, которое по праву принадлежит им. В конце концов они заставили его отдать Збигневу Великопольшу и Куявы, а двенадцатилетнему Кривоустому – Малопольшу, Силезию и Любуцкую землю; Збигнев и Кривоустый были в их руках подобны безвольным жадным марионеткам и позволяли использовать себя против родного отца. Со временем они заставили его изгнать Сецеха. Спустя четыре года после смерти Владислава Германа Кривоустый победил, посадил в темницу и ослепил родного брата и стал править один. Но короны он так никогда и не добился, а его завещание, утвержденное Папой Римским, вызвало раздел Польши, продолжавшийся более двухсот лет. Не лучше ли было бы, чтобы трон занял Сецех?

Достигнув высшей власти, Кривоустый велел вымарать из записей и из памяти всякие упоминания об огромной роли Сецехов в жизни страны и о том, что по, смерти князя Мешко они должны были служить продолжением первородной линии Пястов. Не знаю, что тебе известно об этом периоде, но помни, что большая часть сведений, касающихся палатина Сецеха, происходит из «Хроники» Галла – человека, зависимого от Кривоустого, а потому глубоко симпатизирующего ему и враждебного Сецеху в своем описании происходивших событий. Еще и поэтому главное свидетельство в пользу того, что Сецеху предстояло занять трон, – не запись хрониста, а тот факт, что после Мешко I Храброго и Германа именно Сецех – тот, чье имя (в упоминавшейся тут уже форме ZETECH) появляется на польских монетах; как известно, чеканка монет – привилегия исключительно королей и князей. Кривоустый велел переплавить все динарии палатина, но несколько экземпляров все же сохранились до наших дней. Благодаря этому мы знаем, как мало не хватило, чтобы династия Сецехов заняла польский трон, и потомки Суну стали носить на челе корону своего приемного отечества. Насколько тогда по-иному пошла бы история этой страны!

Увы, палатину пришлось бежать из Польши; и он отправился в Египет, с которым наш род – как я говорил – поддерживал контакты, в этот период – главным образом через еврейское посредничество. Кто были его спутниками – двое ли братьев, о которых история умалчивает, хотя они у него, несомненно, были – и велика ли была свита, – об этом гадать я не хочу, хотя и полагаю, что путь в Египет он проделал скорее в небольшой компании, потому что иначе в странах, через которые он проезжал, наверняка сохранились бы записи о его путешествии, даже если бы оно происходила инкогнито. Разумеется, очень соблазнительна мысль, что по дороге он присоединился к крестоносцам и брал с ними Иерусалим. Правда доказательств того, что поляки участвовали в Первом крестовом походе, я не нахожу никаких, хотя, по иронии судьбы троим братьям Стригоням пришлось в нем принять участие, как будто спасаясь от мести Сецеха.

Полагаю, однако, что палатин добрался до Египта раньше еще до того как Аль-Афдал отправил войска в Палестину против франков, и поэтому мог чувствовать себя там в полной безопасности: ведь немногочисленным христианам, которые добирались в Египет из Европы при Фатимидах, до начала военных действий обид не чинили. Египет, который он застал – совершенно иной, Нежели тот, что много лет назад покидал его предок, и совершенно иной, нежели тот, из которого на польскую землю были доставлены кошки, – должен был удивить Сецеха. Ведь хотя контакты с древним отечеством – как мне верится – поддерживались все время, человек, который о происходящих там переменах знал лишь понаслышке, должен был, добравшись наконец до Египта сам, испытать немалое потрясение. Впрочем, с другой стороны, – а что, собственно, должен был знать палатин о родине своих предков? Страна, лежащая вдоль Нила, должна была поражать пришельцев из Центральной Европы всякий раз с той же силой; полагаю даже, что Египет Фатимидов показался Сецеху менее чуждым, чем был бы Египет фараонов или Египет, завоеванный персами, из которого много веков назад бежал Суну.