Надо думать, что Сецех покидал Польшу в ожесточении и поначалу не собирался туда возвращаться; лишь позже он изменил свое намерение. Можно было бы предположить, что вернуться в приемное отечество его побудили удивительные черты родины предков; однако я уверен, что изменить решение палатина заставило нечто такое, что убедило его: миссия нашего рода на польских землях еще не завершена, за двумя катаклизмами наступят следующие, а задачей его потомков будет их предотвратить. Быть может, он узнал об этом в каком-нибудь из коптских монастырей в Вади-Натрун или у Красного моря, где вероятнее всего могла сохраниться мудрость прежних времен.

Сецехово, построенное по возвращении палатина – то самое, где стоит наш нынешний дом, – будучи расположено вдали от тогдашних замков, а позже городов, никогда не достигло расцвета. Точно так же ни один из Сецехов ни разу не дошел до высоких должностей: мы сознательно держались в стороне, ожидая, когда понадобимся снова. Это произошло, когда твоя родина оказалась под угрозой третьего катаклизма: шведского потопа.

Алиса! Как бы мне хотелось все это описать тебе в гораздо более мелких подробностях, изложить вещи, доселе тебе неизвестные и касающиеся не только наших предков, но и их древней заморской родины! В те времена, когда Польское государство лишь зарождалось и выходило на историческую арену, Египет – в том виде, в котором он существовал тысячелетиями, – завершал свое бытие: проповедь христианства евангелистом Марком, развитие его Климентом и Оригеном, крещение местного населения, подготовленного к этому верой в Осириса, окончательный упадок древней религии после эдикта Феодосия I, затем Халкидонский Собор и отделение Коптской Церкви, молниеносное мусульманское завоевание всего через девять лет после смерти Магомета и грандиозное восстание лет двести спустя – вот ключевые события новой истории нашей прародины, о которых ты должна знать и о которых мне хотелось бы рассказать тебе, если бы знакомство с ними помогло тебе понять, какими путями должны были идти связи нашего рода с родиной предков и как они обрывались в течение веков. А так, как я это тебе сейчас рассказываю, торопясь сказать пару слов хотя бы о важнейших фактах, ты узнаешь только маленькие обрывки истории, к тому же разбросанные во времени; так что ничего удивительного, если тебе трудно мне поверить. Начни я раньше записывать все, что мне удалось открыть за многие годы, может, я и сумел бы передать тебе большую часть моих знаний; но, увы, пока я не приступил к этому письму, я не отдавал себе отчета в огромности такого предприятия, как рассказ об истории нашего рода. Надеюсь, ты сумеешь приехать, потому что говорить легче, чем писать: сегодня я пишу почти целый день, но вижу, что результаты мизерные, рука болит, мысли путаются, и меня охватывает все большая сонливость, а ведь время торопит! И так мало его осталось! Всего л дня! Надеюсь, ты уже получила мою телеграмму.

Настал следующий день. Думаю, сегодня мне удастся рас сказать тебе по крайней мере об Абадии Моисее, который спас твою страну от третьего потопа. Как ты помнишь, я писал уже что ему удалось предотвратить раздел Польши, когда он попал к датскому двору в качестве посланника Порты по особым поручениям, проведя более десяти лет в Египте; должен тебе, однако, пояснить, что посланником Порты он был только мнимым, хотя действительно прибыл ко двору Фридриха III не прямо из Египта, а из Стамбула, где ранее безуспешно хлопотал о помощи для Польши. И лишь когда при османском дворе ему ничего не удалось добиться, у него зародилась дьявольская мысль прибегнуть к хитрости и, притворившись турецким послом, заставить Фридриха III объявить войну Швеции, убедив его, что Порта намерена выслать на помощь польскому королю мощную армию, а потому удар по шведам гарантирует успех и Фридриху, поскольку у Карла X Густава не будет войск, которые можно было бы бросить против датчан. О том, что хитрость эта нашему предку удалась, свидетельствует объявление Данией войны Швеции в 1657 году, хотя ради спасения своего отечества Абадия едва ли не вконец погубил Данию. Об этой хитрости исторические источники умалчивают, потому что Абадия придавал своей миссии видимость чрезвычайно секретной, чтобы известие о цели его путешествия в Данию не распространилось и Порта не смогла бы воспрепятствовать, тем более что Турция была одним из государств, наиболее заинтересованных в ослаблении Польши; и в самом деле: ведь если бы в то время Польша исчезла с карты Европы, не стало бы той силы, которая спустя четверть века остановила турецкое нашествие под Веной.

Но как же случилось – спросишь ты, наверное, – что наш предок мог изображать турецкого посла? Чтобы это тебе объяснить, придется заглянуть еще на десяток с лишним лет в глубь истории: именно тогда Абадия Сецех, в ту пору еще юноша, попал в татарский плен. Был год 1640-й или, самое позднее, 1641-й – на это указывает факт, что его сразу же перепродал дальше, так что у семьи не стало шансов его выкупить. А после подтверждения договора, заключенного между Владиславом IV и султаном, в каковом документе содержался пункт, требовавший освобождения взятых в неволю подданных обоих государей, турки начали отправлять невольников на самые окраины империи, чтобы не отдавать их даром. Таким-то образом Абадия очутился в Египте; так в его случае проявился схер.

Разумеется, Абадия был не единственным польским невольником в Египте; как следует из реляции Мястовского, Львовского подкомория, который ездил послом от Владислава IV к султанам Мураду и Ибрагиму, в то время, когда был захвачен Абадия, польских пленных в Турции насчитывалось сто пятьдесят тысяч. Большей частью это были солдаты, взятые в неволю под Цецорой и Могилевом, когда польские войска были разбиты в пух и прах; преимущественно их отправляли на галеры, где зачастую приковывали к скамьям совершенно голыми; в число остальных входили главным образом захваченные в плен при последующих татарских набегах. Взятых в ясыр продавали во все края Оттоманской империи, в том числе нередко в богатый Египет.

Тебе наверняка известно о янычарах, отборной турецкой пехоте, которая формировалась начиная примерно с 1330 года из молодых христианских пленников, воспитанных в духе мусульманского фанатизма; они играли большую роль в борьбе за наследование султанского трона, а начиная с семнадцатого века, сами не раз поднимали бунты против султанов, что в конце крнцор и привело к их ликвидации. О мамелюках тебе наверняка известно меньше, хотя и происхождение их, и конец напоминают историю янычар в Турции: как указывает их название – «мамлюк» значит по-арабски «невольник», – это были невольники, которых со времен Фатимидов привозили в Египет, обычно детьми, а там воспитывали из них солдат; конец их наступил в 1811 году, когда Мухаммед-Али созвал всех мамелюков на большой пир в каирскую Цитадель и велел албанцам под предводительством Салиха Куша открыть по ним огонь со стен: всего нескольким мамелюкам удалось уйти живыми, в том числе лишь одному бею, который с лошадью спрыгнул со стены Цитадели. Но прежде чем это случилось, мамелюки одержали множество великих побед, особенно с середины тринадцатого до начала шестнадцатого века, когда их представители раз за разом занимали султанский трон в Египте. Не хочу тут тебе рассказывать о двух мамелюкских династиях – бахритской и бурджитской, – вторая была интересна тем, что ее составляли черкесы, и потому отличалась несказанной красотой ведь и черкешенки пользовались репутацией самых красивых невольниц во всей Оттоманской империи; не хочу тут углубляться в историю их страны, интересную хотя бы тем, что в шестнадцатом веке она отказалась от христианства ради мусульманской веры, то есть совершила то, чего турки при Мураде хотели от Польши, угрожая захватом; все это теперь дела второразрядные. О мамелюках я упомянул затем, чтобы убедить тебя: в Египте юный невольник – такой, каким Абадия был в те времена, – мог достичь немалой власти, положения и богатства. Спустя свыше ста лет по выезде Абадии из Египта белый невольник, известный под именем Али Бей, даже объявил себя султаном и, отложившись от Турции, завоевал Йемен и Сирию, после чего начал переговоры с Венецией и Россией о союзе против Порты. Поэтому ничего удивительного, что и Абадия Моисей, проданный из Константинополя в Египет скорее всего во времена Максуда-паши, сумел ко времени своего отъезда не только обрести свободу, но и стать беем, на что однозначно указывает его арабское имя, – Сесех-бей.